— Садись!
— Куда?
— На кровать. Давай, залезай!
Татьяна открыла дверцу бара, достала бутылку «Хенесси», два бокала.
— Выпить хочешь?
Анна отказалась.
— Зря, порнушку нужно смотреть под выпивку. Ну, гляди на их субботник!
Она плеснула себе коньяку, подмигнула Анне и включила «видик». В полном оцепенении Аня увидела на экране юную Олю Третьякову, отчаянно кричащую, рвущуюся из рук троих пьяных отморозков. Отморозки срывали с нее одежду, опрокидывали на постель…
Анна закрыла глаза.
— Классно, да? — хихикнула Медведева и плеснула себе еще.
— Откуда это? Кто это снимал? — «- повернулась к ней Лаврова.
— Димка камеру с-скрытую в спальне установил. Ему же интересно было, как все п-прошло. Он и сейчас очень любит прос-сматривать. Его это заводит! — Она опрокинула бокал.
— Заводит?
— Ну да. Она ж ему не дает. Так он как пос-смот-рит, ему кажется, что это он ее трахает. И он такой делается горячий! Ха! И мне н-нравится с-смотреть! Я, когда эту п-пленочку прос-с-матриваю, я вижу, что никакая она не всесильная. А оттраханная девка, вот и все!
Медведева опять пьяно расхохоталась. Это что-то совсем уж запредельное… К горлу Лавровой подкатила тошнота. Аня откашлялась и, не глядя на экран, спросила:
— Она знает?
— Про что?
— Про эту пленку. Про то, что он ее друзьям продал.
— Нет, конечно. Ты что? Она бы его убила, несмотря ни на какие бабки.
На столике зазвонил телефон. Таня остановила пленку, сняла трубку.
— Д-д-имочка? Да, котик, дома. Ну-ну не злись… Я? Я т-трезвая… Когда? Хорошо, любимый, ж-ж-ду! — Она бросила трубку. — Он с-счас будет. Уже подъезжает.
С этими словами она налила себе еще коньяку.
Анна вскочила.
— Выключи видак! Убери рюмку! — командовала она Медведевой.
— Ладно, ладно. Ты иди, глав-вное, уходи, — прогоняя ее рукой, как привидение, лопотала Медведева. — Если он тебя здесь застанет, он нас убьет, п-правда!
— Куда идти? Он же вот-вот подъедет! — заметалась Лаврова.
— Там на кухне… Там черный ход… — И она захрапела.
Анна рванула на кухню. Там действительно обнаружилась дверь, за ней другая. Этакий узкий тамбур. Ага, замок французский. И крюк. Она скинула его, выскользнула на черную лестницу. В нос ударил запах помоев. Что-то мягкое пробежало по ее ноге. Это мыши, поняла Лаврова. От неожиданности она дернулась, из кармана юбки что-то глухо упало в узкое пространство тамбура. Анна кинулась было назад, но в глубине квартиры уже слышался голос Коробова. Анна тихонько захлопнула дверь и понеслась вниз по лестнице.
Глава 42
ХМУРОЕ УТРО
В девять вечера в квартиру на Северном бульваре позвонили. Скотникова бросилась к двери.
— Кто?
— Господин Михайлов.
— Входите!
Она отступила, впуская гостя. На госте был теперь черный костюм с черной же рубашкой и темно-серым галстуком. Следовало признать, что выглядел он весьма респектабельно.
— Ну-с, госпожа Скотникова, все в порядке? — улыбнулся гость.
— Что может здесь быть в порядке? — всхлипнула Скотникова.
— Я с вами разговаривал в восемь вечера, верно? И вы сообщили мне, что сумма собрана. А я сообщил об этом похитителям. Так что все в порядке.
— Но все-таки… Как вы на них вышли? — засомневалась вдруг Жаба.
— Это мой вопрос. Я, видите ли, имею отношение к определенным структурам, которые помогают выходить на определенных людей.
— Но, может быть, можно вообще не платить?
Голованов развернулся, взялся за ручку двери.
— Нет! Не уходите! Я просто… Я не знаю, как мне вам поверить.
— Что значит — не знаете? Вы же верите госпоже Третьяковой? Или нет? — Сева просверлил Жабу чекистским взглядом.
— Да, но… Она ведь не занимается этим вопросом.
— Как это — не занимается? Хорошенькое дело! А я здесь по чьему указанию, а?
— Но… если бы хоть знак какой-то от мужа…
— Знак от мужа? Вот пришлют вам завтра в конверте его ухо, или палец, или член — вот это и будет знак, — безжалостно произнес Голованов.
Женщина шумно задышала, из глаз полились слезы.
— Они его били?
— И будут бить. А потом убьют. Так вы передаете мне деньги?
— Да! — всхлипнула Жаба.
Было видно, что ей нестерпимо жаль расставаться с долларами.
Тем не менее она вынесла из комнаты конверт. Голованов тщательно пересчитал купюры.
— Ждите мужа к утру. И учтите: одно ваше неосторожное движение — звонок ли телефонный или еще что-нибудь в этом роде, считайте себя вдовой. Всего наилучшего.
Было три часа ночи, когда через пролом в каменной кладке гаражного кооператива на улице Лескова проник мужчина, облаченный во все черное, с черной же сумкой через плечо. Он прокрался к боксу под номером сто двадцать пять, надел на голову трикотажную маску с прорезями, мгновенно превратившись из добропорядочного гражданина в гангстера, налил из баллончика масло в дверные петли. Затем легко открыл висячий замок, поковырявшись в нем чем-то металлическим, дернул одну из дверей. Дверь отворилась почти бесшумно.
Осветив помещение гаража фанариком, он увидел привязанного к переднему сиденью «копейки» мужчину. Руки мужчины были прикованы наручниками к рулю автомобиля. Голова запрокинута назад.
Голованов подошел, заглянул в лицо пленника. Рот его был залеплен скотчем. Глаза, оплывшие от ударов, смотрели на Севу с ужасом.
Всеволод достал из кармана нож, мужчина тихо завыл.
— Не вой! — прошипел Голованов.
Он перерезал веревки, которыми Скотников был буквально прибинтован к водительскому сиденью, перекусил плоскогубцами цепочку наручников.
— Вставай, вонючка! — так же шепотом приказал Голованов.
Скотников пытался выбраться из машины, ноги не слушались его. Пришлось выволакивать клиента за шкирку. Поставив его на ноги, Голованов натянул на лицо Скотникова глубокую шестяную шапочку, скрывшую избитое лицо.
— Ну, двигай ногами, я тебя освобождать пришел. Сейчас к Жабе твоей поедем, слышишь?
Из-под шапочки всхлипнули.
— И не вой! Главное — не сдуваться, понял?
Скотников попробовал сделать шаг и тут же упал.
— Так, ясно, ноги нас не держат. Эх ты, Скотников, Скотников. И воняет от тебя, как от скотины, и на ногах ты не держишься, как скот, — все тем же шепотом укоризненно произнес Голованов.
