— Очень приятно. Меня, как вы слышали, зовут Александр Борисович, — отрекомендовался «важняк», встав и слегка поклонившись даме.
Обладатель брезгливого голоса оказался мужчиной приятной наружности, даже красавцем. Но Аня терпеть не могла красивых мужчин. Они казались ей не настоящими. Впрочем, какое это сейчас имеет значение?
— Я, Аня, по дороге пересказал Александру Борисовичу вашу историю.
Анна молча кивнула. Денис Грязнов ободряюще ей улыбнулся:
— Садитесь, Анна Николаевна.
Аня кожей чувствовала его поддержку и постаралась улыбнуться в ответ. Денис продолжил:
— Если генералы не возражают, приступим к делу и заслушаем отчет Агеева с места событий. Филя побывал в квартире погибшей Филипповой, успел отснять и отпечатать пленку, так что есть на что посмотреть.
— В итоге операции установлено, что в квартире Филипповой был произведен взрыв телевизора «Филипс», что и вызвало пожар, — положив на стол пачку снимков, начал Филя.
— Это что? Батарейка? — нацепив очки, Грязнов разглядывал снимок.
— Да, обычная «крона». Рядом таймер — вот эта начинка от часов. А вот это — остатки пиропатрона. Все вместе обеспечивает взрыв в заданное время.
— Значит, все-таки взрыв! А еще. что-нибудь нарыл?
— Как сказать? Похоже, погибшая все-таки куда-то звонила или ей звонили. И главное: Вениамин Жуков, проживающий этажом ниже, тот самый алкаш, которого Анна Николаевна посадила под домашний арест, вернее, положила… — Филя усмехнулся. — Он подтвердил, что Филиппова выбросилась из окна до начала возгорания. Я его показания записал на диктофон. Кстати, и он заметил, что телефонная трубка не лежала на рычаге. Решил еще, что там, на другом конце, кто-то слушает, что происходит в квартире. Но в трубке были короткие гудки.
— Вот как! — взъерошил шевелюру Грязнов. —
А помнишь, Саня, я тебе рассказывал о череде самоубийств? Почерк один и тот же: все выбрасывались из окна после какого-то телефонного разговора. И все эти люди за день-два до смерти обращались в милицию с заявлениями по поводу Фонда. Скорее всего, не они звонили, а им. И Филипповой могли позвонить.
— И дать установку на самоубийство, — вставил Кротов. — Это технология известная. Человек кодируется какой-либо вполне невинной фразой. Потом, произнесенная по телефону, эта фраза становится командой к действию.
— Филиппова-то в милицию не обращалась, — заметил Турецкий. — Или я не прав?
— Не обращалась. Но стала опасной свидетельницей, подслушав разговор Третьяковой, и, видимо, ее засекли. Поэтому и убрали.
— Зачем же пожар устраивать? — пожал плечами Турецкий.
— Пожар — это вроде… ну, как контрольный выстрел, — заговорила вдруг Анна. — Чтобы скрыть улики. Например, заявление, которое она написала. Могли же они предположить, что она его уже написала. И значит, оно могло быть найдено и после ее смерти! А оно и нашлось после смерти! И потом, пожар закрывает все вопросы. Выкинулась, испугавшись огня, — и все.
— Правильно говоришь, девочка! Но… Все, да не все! — перебил ее генерал Грязнов. — Мои бойцы побывали в морге. Разговаривали с патологоанатомом. В крови Филипповой обнаружено некое психотропное вещество. Это лекарственный препарат, который в малых дозах вызывает эйфорию, действует как антидепрессант, а в больших — угнетение, подавление психики. Ваша подруга не состояла на учете у невролога или психиатра?
— Нет, что вы!
— Кстати, вы говорили, что чувствовали себя на семинарах, как на празднике. А вам там ничего не предлагали выпить?
— Как же, предлагали. Всегда перед семинарами раздавали чай и кофе. И бутерброды предлагались.
— И все пили?
— Почти все. Люди же после работы приезжали. И потом, это было за счет фирмы.
Турецкий брезгливо усмехнулся. Едва заметно. Но Анна эту ухмылку заметила. И сцепила зубы.
— И на первом семинаре давали?
— Да. Всех гостей обносили чаем и кофе.
— Так вот, Саня, пришедших в Фонд могли держать на психотропном веществе. — Грязнов опять тряхнул шевелюрой. — Скажем, при первичной вербовке — давали большие дозы, вызывавшие апатию. А потом — малые, дающие состояние эйфории. Короче, деятельность этого Фонда попадает сразу под несколько уголовных статей. Кроме того, выходит так, что женщина, которую разыскивает Гоголев по обвинению в убийстве на ивангородской таможне, и госпожа Третьякова — одно и то же лицо. И надо это «лицо» брать!
— Еще не факт, что это она, — произнес Турецкий.
— Не факт, но слишком много совпадений. Фактом будут отпечатки ее пальцев.
— Мы же не знаем ее в лицо.
— Да, в наличии только фотороботы. Кстати, Аня, взгляните.
Он вынул из кейса ксерокопии. Аня посмотрела, с сомнением пожав плечами.
— Не знаю… Мужчина мне не знаком. А женщина… Вроде и похожа на Третьякову, а вроде бы и нет. Здесь она очень обычная, даже невзрачная… А Третьякова — она такая… яркая, очень обаятельная.
— Можно взглянуть? — подключился Кротов.
— Возьми, Петрович, — протянул ему листки Гряз-нов. — Что скажешь?
— Вот это Третьякова? Демоническая женщина? Таких лиц действительно тысячи. Зацепиться глазом не за что. — Он помолчал, поднял глаза на генерала. — Но что такое обаяние? Это когда исходящая от человека аура затмевает его внешние данные. Обаяние можно включить и выключить, как лампочку. Его не нарисуешь. Боюсь, что фоторобот в данном случае не помощник.
— Я могу опознать ее! — воскликнула Анна.
— Всему свое время, — остановил ее Грязнов. — А что, этот ваш «друг», Скотников, он ведь тоже может ее опознать?
— Конечно. Но… Не знаю… Он может и предупредить Третьякову, что ею интересуются. Дайте шанс мне!
— Мы об этом подумаем, — нахмурился Грязнов. — А что, Александр Борисович, не хочешь ли ты получить официальные показания?
— Я давно хочу, — несколько двусмысленно произнес Турецкий и повернулся к Лавровой. — Анна Николаевна, вы готовы повторить все, что рассказали здесь утром, под диктофонную запись? Это будет официальная дача показаний со всеми вытекающими…
— Готова, — четко ответила Лаврова. — И чем скорее, тем лучше.
— Что ж, Саня, забирай Анну. А когда закончите, сообщи мне на мобильник. Подумаем, как дальше быть. А то звонки всякие, понимаешь. Телевизоры взрываются…
Турецкий и Лаврова поднялись.
— До свидания, — сказала Аня. — Спасибо вам всем.
— Так мы еще не расстаемся, — прогудел кто-то из мужчин. — Все еще только начинается.
Когда Анна и Александр исчезли за дверью, Вячеслав Иванович проговорил:
— Вот что, друзья. Дело оказывается нешуточным. Разрешительными документами и толковыми юристами эти деятели из Фонда, конечно, обложились со всех сторон, но если проникнуть в эти стены, можно несколько статей уголовных накопать. Мы с Саней об этом уже говорили. Он хоть и строил сегодня из себя принца крови, но это оттого, что «дела» сейчас у него стоящего нет. А в простое он хандрит. Это мелочи. По сути он, конечно, понимает всю опасность «Терции» и готов подключиться. Так вот, хорошо бы проникнуть туда и снять на видео. Нужно было бы и экспертизу музыкальной пленки провести. Что за музыка такая, что у людей крыша едет? Это одна сторона дела. Но там еще и убийства. Это Третьяковой касается и ее компаньонов. И как эту Третьякову достать? В лицо мы ее не знаем. Так что нужно бы женщин с такой фамилией все же отработать.
