— Я со вчерашнего дня не могу до тебя дозвониться…
— Дела, Роман, дела. А что случилось? У тебя взволнованный голос.
Что-то зашуршало, и вслед за тем:
— У меня был следователь из Генпрокуратуры.
— Следователь? — Пауза. — Это что, в связи с Карасем?
— Да.
— Гм… Так они начали под нас копать?
— Похоже на то.
— Плохо дело. Ты им что-нибудь сказал?
— Нет. Но они все знают про «Антей-2500».
— Конечно, знают. Шило ведь в мешке не утаишь. И что? У них есть какие-то доказательства? Они подозревают нас?
— Понятия не имею. Это был не допрос, а просто беседа. Я выставил их из квартиры и заявил, что все дальнейшие беседы буду вести в присутствии адвоката.
— Это ты зря. Твой дурацкий характер доведет тебя до цугундера. Нужно быть мягче с людьми, Роман. А ты небось так на них нагавкал, что теперь они записали тебя в главные подозреваемые. Я ведь предупреждал, что нужно делать все, чтобы отвести от нас подозрение! Предупреждал или нет?
— Раньше нужно было об этом думать! Я тебе говорил, что, прежде чем переходить к активным действиям, нужно было попробовать купить Карася!
— Он не продавался. Ты ведь помнишь, кое-кто из наших общих знакомых уже пытался дать ему на лапу.
— Мало давали — вот и не продавался! Черт! Угораздило же меня влипнуть. Весь последний год одна сплошная полоса невезения. Если так пойдет и дальше, то я точно закончу цугундером. Да и ты вместе со мной.
— Типун тебе на язык, Роман! Лучше думай, как от вести от себя подозрения. Сходи к этому следователю, поговори с ним по душам. Только мягко, Роман, мягко. Чтобы он увидел, что ты готов к сотрудничеству. Чтобы понял, что тебе нечего скрывать. Только, ради бога, Роман, старайся не приплетать к разговору мое имя.
— Не трать слова понапрасну. Я никуда не пойду и ни с кем не буду говорить. Мы вляпались, Владлен. И помочь нам может только хороший адвокат. А сейчас извини… у меня пошаливает сердце. Пойду глотать валидол.
Поремский нажал на кнопку и остановил запись. Посмотрел на Меркулова.
— Ну что, — сказал тот, — по-моему, все ясно.
— Н-да, — задумчиво сказал Поремский.
Меркулов хмуро на него посмотрел.
— Не понимаю, что тебя не устраивает. Ты ведь сам говорил, что Свиридов и Евстигнеев — основные подозреваемые. Вот и радуйся — твоя версия подтвердилась.
— Так-то оно так, Константин Дмитриевич, но…
— Только не говори, что все слишком гладко, — недовольно сказал Меркулов. — Скажешь — уволю. Понял?
— Понял. Значит, будем брать?
— Будем, Володя, будем. Готовь мне на подпись постановление, а ты займись этими господами вплотную. У тебя все козыри на руках. С такими уликами можно расколоть их в два счета.
— Вашими бы устами…
— Любыми устами! Видел, как работал в таких случаях Турецкий? Любо-дорого посмотреть. Действуй как он.
— Но ведь это Туре-ецкий, — протянул Поремский. — Он «важняк» от Бога. Нам до таких высот карабкаться и карабкаться.
— Вот и карабкайся!
…Владлена Давидовича Евстигнеева арестовали прямо в офисе. Большого удивления он не выказал, однако попросил, чтобы по коридорам офиса он прошел «свободным человеком» — без наручников, и чтобы оперативники держались на шаг впереди и на шаг позади него, как охранники.
Его просьба была удовлетворена.
Романа Сергеевича Свиридова взяли прямо дома. Увидев на пороге Поремского, он лишь слегка усмехнулся и покачал головой.
— Так я и думал, — хрипловато произнес он. — Одеться-то хоть можно?
— Одевайтесь, — разрешил Поремский.
Свиридов в сопровождении двух оперативников отправился в спальню, Поремский же остался в прихожей, в очередной раз удивляясь ее сходству со средневековым замком.
Уже у себя в кабинете Поремский напомнил Свиридову об адвокате, но тот неожиданно отказался.
— Чего уж там, допрашивайте так. Если сочтете меня виновным, пойду в тюрьму. Ну а нет, так мне и вовсе адвокат ни к чему.
Поремский начал допрос спокойным, даже дружелюбным голосом.
— Роман Сергеевич, вы не хотите ни в чем признаться?
Щека у Свиридова нервно дернулась.
— Вы имеете в виду убийство Карасева? — неприязненно сказал он.
Поремский кивнул:
— Да.
Свиридов пожал плечами:
— Мне не в чем признаваться. Я его не убивал.
— Для того чтобы убить человека, не обязательно заниматься этим самостоятельно, — спокойно сказал Поремский, — иногда достаточно отдать приказ.
Свиридов усмехнулся. Губы у него были узкие и сухие, худое лицо абсолютно непроницаемо.
— Насколько я знаю, смерть Анатолия Николаевича Карасева была последствием террористического акта. Разве это не так?
— У нас есть причины думать иначе, — сухо ответил Поремский. — Карасев был вам неугоден. Из-за него предприятие «Титан» могло понести огромные убытки. К тому же вам было нанесено личное оскорбление. Вас сняли с должности гендиректора концерна, а на ваше — место посадили Карасева. У вас были все мотивы для убийства.
— У меня лично?
— Да. У вас и у генерального директора «Титана» Евстигнеева. От кого из вас двоих исходила инициатива — этого я не знаю. У вас есть шанс рассказать все первым.
— Думаете, я тут же кинусь вешать всех собак на Евстигнеева? — прищурившись, спросил Свиридов. — Думаете, мне настолько дорога собственная шкура?
— Роман Сергеевич, я не охотник и не резидент в тылу врага. А вы — не жертва и не предатель. Я расследую убийство — и рано или поздно найду преступника. У вас есть шанс помочь мне в этом и тем самым облегчить собственную вину, если, конечно, таковая имеется. Выбирайте… Но выбирайте прямо сейчас, пока не заговорил Евстигнеев.
Свиридов нервно дернул щекой:
— Что за чушь? Какой, к чертям собачьим, выбор? Вы что, думаете, я буду собственными руками копать себе могилу?
— Могила уже выкопана, — спокойно возразил Поремский. — Вы можете отказаться от сотрудничества с нами и лечь в эту могилу. А можете отойти в сторону. Для этого вам нужно всего лишь честно ответить на мои вопросы. Я гарантирую, что ваше сотрудничество зачтется на суде. Я сам, лично, за этим прослежу.
Свиридов задумался.
— Глупости все это, — тихо сказал он. — Человека не могут посадить за намерения.
— За намерения? — насторожился Поремский.
Свиридов вздрогнул и посмотрел на следователя:
— Что?..
