— Недооцениваете вы меня, Владимир Дмитриевич, — уныло сказал он. — Я был чемпионом школы по бегу, у меня пояс по карате, а вы мне предлагаете весь день торчать у компьютера.
Поремский усмехнулся:
— Интересно, а от пуль ты тоже заговорен?
— Заговорен, — все тем же тусклым голосом отозвался Камельков. — Зубами их ловлю. Не верите — проверьте.
Поремский с сочувствием посмотрел на грустного долговязого Мишаню, но свое решение не изменил.
— Съешь булку и успокойся, — сказал он. — Будем делать то, что велено. Алена, для тебя у меня тоже задание. Вызвони мне Боброва и Чудакова, узнай, где они сейчас, и договорись о встрече. Если будут ерепениться — пригрози повесткой или еще чем-нибудь.
Алена кокетливо откинула со лба выбившийся из прически локон:
— Владимир Дмитриевич, я должна поговорить с обоими?
— С одним. Второго я возьму на себя.
— Будет сделано.
— Вот и славно. А я пока зайду к Меркулову, отрапортую о ходе следствия.
Поремский ушел. Алена пододвинула к себе телефон, а Камельков уставился в компьютер, пробурчав под нос: «Съешь булку и успокойся» — тоже мне врач-психолог».
Алена, будучи сердобольной девушкой, решила подбодрить коллегу.
— Не волнуйся, Мишанечка, — ласково сказала она, — мое задание тоже не сахар. Да и вся наша работа, если ты до сих пор не заметил, далека от райского наслаждения.
— Ад тоже бывает разным, — пробурчал в ответ Камельков.
— Что ты имеешь в виду?
Камельков оторвался от экрана монитора, повернулся к Алене и заговорил мрачно-ироничным голосом:
— Попадает мужик в ад, идет по коридору. Открывает первую дверь — там кого-то в котле варят. Отбегает в ужасе, открывает следующую дверь — там кого-то на дыбу вздергивают. Открывает следующую — там мужики по пояс в дерьме и курят. Ну, думает, лучше в дерьме постоять, чем в котле свариться, прыгает в дерьмо, тоже стоит курит. Тут открывается дверь, входит черт и говорит: «Ну что, покурили? А теперь доедайте».
Алена хихикнула, но, заметив, что лицо Камелькова осталось серьезным, сочувственно вздохнула и сказала:
— Ничего, котик, в следующий раз тебе обязательно повезет — котел и дыба будут твоими. А пока кури.
Глава 21
АЛЕНА И СТАРИЧОК
Миша Камельков — хороший парень. Только ест много и занудствует иногда, но с этими недостатками легко смириться. Он хочет быть героем, и мне его желание понятно. Я и сама стала следователем в основном из-за книжек. Но там, в этих книжках, все было легко: видишь перед собой преступника — стреляй поверх головы, а когда он, испуганный и сломленный, бросит пистолет и поднимет руки, надевай на него наручники и веди на допрос. Пара строгих фраз, сдвинутые брови, хитрая игра в «кнут и пряник» — и делай с ним что хочешь.
Нет подозреваемого? Тоже не беда. Посиди за столом, раскури трубку, пошевели немного мозгами — и вот оно! Умные, плодотворные мысли приходят в голову книжного следователя сами собой. Дедукция, блин! А в жизни? В жизни работа следователя — это гадание на кофейной гуще, скрупулезный и не всегда успешный поиск улик, придумывание версий, дурацкие схемки на бумаге, отчеты, допросы, встречи с людьми, которые тебя в упор не хотят видеть, для которых ты воплощение всего самого дурного, что только есть в нашей системе.
И стрельнула бы в иной момент поверх чьей-нибудь головы — но чьей? И поиграла бы в «кнут и пряник», но с кем? Как узнать, кто перед тобой сидит — настоящий преступник или нормальный человек, в размеренную жизнь которого ты своими нелепыми подозрениями, своими, будь они неладны, версиями принесла тревогу и беду?
Легко было нашим старшим товарищам — Турецкому, Меркулову. Все-таки они наполовину совки. Для них приказ начальства — это альфа и омега следствия. Выступаешь против советского образа жизни? Шкурничаешь? Расхищаешь социалистическую собственность? Вот тебе по ушам, подлый негодяй! Очистим нашу великолепную, пусть и довольно серенькую, но зато одинаковую для всех жизнь от швали с буржуазными наклонностями. Ведь советский человек по природе своей добр, а, стало быть, негодяи, с которыми приходится иметь дело, — это неприятное исключение из правил. Так сказать, пережиток, от которого мы вскоре навсегда избавимся.
Легко же им было принимать решения! Да и принимать ничего не надо было, государство, партия и кто там у них еще был — все за тебя решат.
А тут… Все хотят жить хорошо, и все (ну или почти все) плюют при этом на ближнего. Что ж они, все негодяи и преступники? Вот сидит перед тобой бизнесмен. Сегодня он полный подонок, выселивший из квартир старушек-пенсионерок, чтобы сделать в доме офис, а завтра он же возьмет и пожертвует миллион какому-нибудь детскому дому. Ну и кто он в таком случае? Негодяй? Или меценат?
Нет, сложней стали люди, намного сложней. Легко Турецкому и Меркулову, для них, наверное, мир до сих пор делится на черное и белое. Либо да, либо нет. Глаза их за долгие годы замылились и не различают нюансов. Хорошо, что следственную группу возглавляет Володя
Поремский. Он человек еще молодой. Конечно, и у него в голове есть свои тараканы, но, если вдуматься, у кого их нет? Неприкаянный он какой-то, задумчивый. Это оттого, что он холостой. Ему бы умную, заботливую бабу, вмиг бы переменился. Стал бы ухоженный, гладкий. Ух!
И все-таки самое неприятное в моей работе — это беседы с «современными, зрелыми, состоятельными» мужчинами. («Папики», как называют их мои подруги.) Противные, сальные глазки уверенных в своей неотразимости мужчин, единственное достоинство которых тугой кошелек и крутая тачка. И все это в придачу к слюнявым губам, пузу, нагловатой усмешке и распальцовке. Быки, возомнившие себя Зевсами.
Работала бы учительницей, общалась бы с детишками, рассказывала бы им про Пушкина и Толстого! Или про звезды! Кайф!
Однако, как бы я ни ворчала и как бы ни возмущалась, моя работа мне нравится. По крайней мере, в ней присутствует азарт, как при разгадывании кроссворда или сложнейшего ребуса. И определенное благородство, конечно, тоже.
На вид Боброву было лет сто. По паспорту, наверное, лет на тридцать меньше. Седая, как снег, голова, такая же седая, аккуратно стриженная бородка, блекло-голубые глаза и морщинистое лицо. Старичок не был похож ни на «нового русского», ни на уголовника. Нормальный такой преподаватель философии с какого-нибудь гуманитарного факультета.
Начала я как обычно:
— Сергей Сергеич, я бы хотела поговорить с вами о…
— Позвольте вопрос, — улыбаясь, как чеширский кот, перебил меня Бобров. — Что такая красивая и милая девушка делает в столь суровых и беспощадных органах?
— Работает, Сергей Сергеич, — ответила я. — Что же еще?
Лицо старичка осветилось.
— Но неужели же для вас не нашлось работы в другой, менее репрессивной сфере? Вы только посмотрите на себя! Ведь вы же богиня, Афродита! С вас картины нужно писать! Вас нужно ваять! Да-да, ваять!
