Вадим всю эту тюремную премудрость от Фомича выслушивал, но в сердце не впускал. Потому что расставаться с надеждой на освобождение не собирался. Слабенькая была эта надежда, маленькая, хиленькая, глупенькая, как дефективный ребенок, но это было единственным, что еще принадлежало Вадиму после того, как все остальное было потеряно. Надежда согревала его в те ночи, когда выпадало спать на ледяном каменном полу, надежда ласково прикасалась к его ушибам после побоев, и Вадим чувствовал, что он благодарен своей надежде. И останется благодарен, даже если она не оправдается…
Александрбург, 24 марта 2006 года, 23.18.
Юрий Гордеев, Роберт Васильев и александрбургская милиция
Милиция, прибывшая в гостиницу в связи с фактом нападения на московских адвокатов, вела себя довольно-таки своеобразно. В ответ на просьбу Гордеева срочно осмотреть место происшествия, на котором могли остаться характеризующие напавших улики, местные оперативники равнодушно высказались в том духе, что кто же ищет улики в ночной темноте. Вот завтра, когда выберут время, обязательно осмотрят.
— Но до завтра следы могут затоптать! — напрасно возмущался Гордеев.
Милиционеров Александрбурга не смущали подобные мелочи. Затопчут так затопчут. У них и без того много дел.
— Неужели у милиции нет ручных фонариков?
Фонарики, как выяснилось, имеются, вот только батарейки к ним не выдаются. И вообще, ночью никто ни в какие кусты категорически не пойдет.
Словесный портрет того, кто заманил адвокатов в уединенное место, чтобы там избить, милиция приняла, но как-то вяло. Настоятельные советы опросить присутствовавших за ужином в гостиничном ресторане, Гордеев видел, пропадут без пользы. И он опустил руки, устав сражаться. Тем более что и тошнота давала о себе знать все сильней, и голова напоминала гудящую банку, набитую ядовитыми осами…
— Чего вы вообще переживаете, — утешил Гордеева оперативник, — вас же не убили. Не ограбили даже. Остались живы, почти здоровы… Радуйтесь!
Гордеев обрадовался только одному: тому, что в момент произнесения этой эпохальной фразы рядом не присутствовал Роберт. Непременно помянул бы и Кафку, и свое шестое чувство. А ко всему прочему, подобное нападение Юрий испытал далеко не в первый раз.
Так что, если обратиться к факту объективно, мог бы оказаться в данной ситуации и сам поумнее…
По счастью, медики-александрбуржцы не участвовали в здешнем тотальном кафкианском сговоре. Они квалифицированно и милосердно осмотрели пострадавших и оказали им первую помощь. Рана на голове Юрия Петровича оказалась не опасна, хотя пришлось наложить на нее три шва, и в ближайшее время возня с перевязками грозила осложнить насыщенный график адвоката. А вот потеря сознания и тошнота свидетельствовали о сотрясении мозга, не сулившем ничего хорошего.
— Главное при вашем диагнозе — отлежаться, — категорично потребовал хирург. — Затемненное помещение, побольше сна, легкоусвояемая углеводистая пища, никакого спиртного, никаких умственных нагрузок, не смотреть телевизор, не читать…
— Доктор, да вы просто рай описываете! — Гордеев развел руками. — Дайте срок, разберусь я наконец с этим делом и отосплюсь на полную катушку. Если только меня не добьют раньше.
Врачу не оставалось ничего, кроме как проворчать сентенцию о том, как люди не заботятся о своем здоровье, а потом спохватываются, да уже ничего не вернешь.
Роберт напрасно испугался: как показал рентгеновский снимок, нога у него не была сломана. У адвоката были всего лишь разорваны связки голеностопного сустава. Однако и эта травма должна была воспрепятствовать ему участвовать в усилиях по вызволению Баканина. Кроме того, контактная линза, как и следовало ожидать, бесследно растворилась в темноте. А сохранившаяся линза, оставшись непарной, была отныне бесполезна.
— Не страшно, Юрий Петрович, — бодрился молодой адвокат Васильев, — у меня с собой очки. Я по-прежнему готов работать. Теперь-то я от этого дела не отступлюсь. Запугать хотели? Фиг! Я и с разорванными связками по Александрбургу побегаю…
— Нет уж, Роберт, — пригасил юношеский азарт своего помощника Гордеев, — никуда ты не побежишь. Будешь лежать в гостинице со своими разорванными связками, сколько надо. А я тебе обязуюсь приносить свежие новости.
«Кафкианские», — чуть не прибавил Гордеев, но сдержался.
Оставлять Роберта одного в номере на целый день, конечно, было рискованно, но вряд ли ему будет лучше в местной больнице, куда могут беспрепятственно войти представители милиции и прокуратуры… Какой идиотизм: опасаться не бандитов, а милиционеров! Однако этот идиотизм в Александрбурге цветет махровым цветом. Судя по наглости нападения и безграничному хамскому наплевательству прибывших в гостиницу ментов (назвать их иначе язык не поворачивался), все они тут связаны круговой порукой до такой степени, что не стесняются никого и ничего.
И все-таки Гордеев решил написать жалобу в прокуратуру — на сей раз не относительно дела Баканина, а относительно нападения на Юрия Гордеева и Роберта Васильева. На все эти жалобы им, ясный перец, наплевать, но надо делать все, что можно. Капля камень точит.
Четвертая картина из прошлого ЗАГОВОР ОДИНОЧЕК
Осенью темнеет рано. И сумеречность раннего вечера усугубляла надвигавшаяся с востока туча, полная унылого, мелкого, затяжного дождя. В главном офисе фирмы «Уральский инструмент» повсюду зажигались лампочки, чтобы сотрудники могли продолжить выполнение своих обязанностей. До конца рабочего дня еще далеко, а работы выше крыши: «Уральский инструмент» контролирует ряд уральских заводов точного приборостроения… Лишь в одном кабинете свет не включили. Зачем? В данный момент здесь не просматривали никаких бумаг; бездействовал на столе компьютер, тихо лучась мониторовым глазом. Здесь вели диалог, а слова воспринимаются на свету ничуть не лучше, чем в темноте. Скорее даже тень, полуприкрывающая лица, влияла благотворно на откровенность говорящих. Несмотря на то что им, казалось бы, нечего было скрывать друг от друга: все, что можно, они давно уже открыли… А вот, оказывается, и не все. Секреты нагих тел и секреты бизнеса — разные вещи. Хотя секс и бизнес так часто переплетаются!
Диалог был опасен. Но за конфиденциальность его можно было не переживать: никто из сотрудников не проник бы к генеральному директору фирмы Марине Криворучко, не преодолев секретарский кордон, а секретарше госпожа Криворучко строго-настрого приказала не пускать к ней никого, пока она обсуждает деловые вопросы с господином Ефимовым, возглавляющим завод моторных масел имени Губкина, бывший флагман советской нефтехимии.
Лицо Леонида Ефимова в сумрачной полутьме виделось Марине совсем юным, как в те легендарные дни, когда они оба учились в Уральском политехе. Только черные брови, превратившиеся в две резкие широкие черты, стали гуще и насупленнее, чем тогда. Да, он теперь Леонид, а не Леня: не мальчик, но муж… И интересы у него мужские. Помнится, еще в молодости он стремился обставить всех соперников, чтобы получить отличную отметку; сейчас цель его стремлений — не пятерка на экзамене, а деньги. Очень крупные деньги. Настолько крупные деньги, что достижение такой цели диктует весьма непростые средства.
