— Грубо работают ребята, — высказался в адрес тружеников облпрокуратуры Гордеев. — Я, конечно, не допущен ко всем материалам, но подозреваю, что в таком виде, каким оно сейчас выглядит, дело Баканина развалится, не дойдя до суда.
— А судьи работают с ними в одной связке, Юрий Петрович!
— Да, Роберт, надо думать, что так. В противном случае эта безобразно сляпанная халтура не имела бы ни малейшего шанса… Я только не понимаю: зачем? Это явно не тот случай, когда надо повесить дело об убийстве все равно на кого. Баканин — солидная персона, бизнес у него не маленький. Полагаю, что кому-то выгодно… Да, простите?
К адвокатам, сидевшим за столиком вдвоем, подошел какой-то человек немалого роста. Борцовские мускулы топорщили на плечах серый, в мельчайшую клетку, костюм. Роберту показалось, что борец спрашивает, свободен ли у них третий стул — при том, что мест в ресторане хватало. Однако, судя по реакции Гордеева, речь шла о другом.
— Уж вы простите, что вмешиваюсь, — басистым шепотом прогудел борец, заговорщически наклонившись к адвокатам, которые непроизвольно сблизили головы. — Услыхал я, что вы говорите: Баканин, Баканин… Это не тот ли, случаем, Баканин, который «Уралочка»? Не тот, у которого дружка убили, Айвазова?
— Именно тот, — подался вперед Юрий Петрович.
— Наконец-то! — с облегчением выдохнул борец. — А вы из Москвы? Приехали с этим убийством разбираться? Ну, вас-то мне и надо! Есть у меня, что сказать об убийстве Айвазова. Давно бы сообщил, да боюсь. Милиция у нас такая, что с ней лучше не связываться. Себе дороже.
Роберт понимающе кивнул.
— Но вам все расскажу, если пообещаете не выдавать меня до поры до времени. Обещаете?
— Сделаем все, что в наших силах.
— Только здесь базарить не стану. Больно народу много. Доедайте, чего заказали, и пошли.
Гордеев промокнул губы салфеткой, скомкал ее и бросил на тарелку со следами шницеля.
— Мы готовы. Поднимемся к нам в номер? Розовощекое лицо борца отразило попытку сомнения:
— Нет, в номер не пойду. Стремно как-то. Потом каждая собака настучать может, что я здесь был. Пройдемся по свежему воздуху, если вы не против.
Роберт, частыми глотками допивая свой апельсиновый сок, подумал, что ситуация ему не нравится. Не то чтобы ему не понравилось то, что его бесцеремонно оторвали от ужина, хотя это тоже обычно ни в кого не вселяет восторг, но когда незнакомый человек в угрюмом, враждебном городе зовет прогуляться на свежем воздухе на ночь глядя, здесь невозможно не уловить что-то подозрительное. В одиночку Роберт ни за что не отважился бы на такую авантюру. Предложил бы борцу выбрать для свидания хорошо освещенное место, где в любую минуту можно позвать на помощь, или катиться подобру-поздорову со всеми своими сведениями… Но Юрий Гордеев — тертый калач, и если он сразу согласился на условия борца, значит, уверен, что все идет как надо…
— Господин Васильев, вы с нами?
Роберт поперхнулся последней порцией сока.
— Конечно, Юрий Петрович.
На воздухе оказалось действительно свежо. Еще не окончательно стемнело, но фиолетовые сумерки залили окрестности густыми чернилами. В их лиловизне мозаично горели огни гостиничного корпуса, белые и желтые, матово светились вдоль дорожек длинные фонарики из разноцветного стекла, похожие на витую карамель. Борец сразу у выхода из ресторана выбрал правую дорожку и после все время забирал вправо, по мере удаления из гостиницы.
— Я человек простой, — нес он при этом что-то невразумительное, — я если вижу чего-нибудь, то сразу все так и говорю, как оно есть. Другие, конечно, могут как хотят, а я не могу. Я должен все, как есть говорить, иначе мне не по сердцу. А зачем я буду все на сердце таить? Я ведь человек простой…
Роберту Васильеву подумалось, что их непрошеный собеседник пьян или психически болен. А о Баканине и Айвазове способен был услышать случайно, к примеру, в теленовостях и сделать из этого свои кривые, болезненные выводы: вообразить, скажем, что присутствовал при убийстве или знает, кто это совершил. Очевидно, похожая идея посетила и Гордее-ва, потому что он жестче, чем прежде, потребовал:
— Ну, так будете вы говорить?
— Сейчас, сейчас, — бурчал борец, которого сумерки преображали в совершеннейшего уж медведя, — еще чуток потерпите. Почти пришли…
— Куда пришли?
— А вот сейчас увидите.
И Гордеев увидел. Увидел ослепительно вспыхнувшее, неоновой белизны, зарево, которое выхватило из полутьмы троих амбалов. «А где же тот, который нас привел?» — не успел подумать Юрий Петрович, когда сообразил, что борец остался сзади. И что именно он-то и нанес Гордееву удар по голове, осветивший в его глазах все вокруг. Недаром ведь в народе говорится: «искры из глаз посыпались»…
Искры из глаз больше не сыпались. Но это мало радовало, потому что в следующий миг Гордеева и Васильева повалили на землю и начали рьяно молотить руками, ногами и, кажется, подсобными предметами, наподобие вошедших в бандитский обиход благодаря голливудской продукции бейсбольных бит. Избиение сопровождалось негромким, но внушительным ревом на четыре голоса:
— Катитесь в свою Москву. Не расследуйте тут ничего. Хуже будет…
И еще было сказано много всякого, чего не выдержал бы лист бумаги, даже при нынешних тенденциях введения мата в большую литературу.
Куда делись нападавшие по завершении своей костоломной работы, Гордеев не уследил: потерял сознание. Очнулся с дикой головной болью и в течение некоторого времени лежал, не смея пошевелиться, чтобы не усилить боль движением. Рядом копошилась огромная черепаха… Не сразу Гордеев догадался, что это не черепаха, а Роберт, который с какой-то стати ползает на четвереньках, описывая круги.
— Роберт, — в ужасе простонал Юрий Петрович, — что с тобой?
Роберт остановился, не довершив полукружия.
— Линза, — скупо сообщил он.
— Какая линза? — Гордеев заподозрил, что голова Роберта пострадала еще сильнее, чем его.
— Контактная. Мало того что мне, кажется, ногу сломали, вдобавок я контактную линзу потерял. Фиг ее в такой тьме найдешь…
— Я не знал, что ты плохо видишь, — виновато произнес Гордеев.
— Минус пять диоптрий, — пожаловался Роберт. — А ведь подсказывало мне шестое чувство, что не надо уходить из ресторана…
Услышав снова о шестом чувстве Роберта, Гордеев хотел выругаться или зарыдать. Обстановка одинаково располагала к тому и к другому. Скрутив нервы в узел, сказал сдержанно:
— Что сделано, то сделано, ничего не изменить. Впредь умнее будем. Давай решать, как нам действовать сейчас: звонить по мобильнику в гостиницу или своим ходом ползти туда же.
— По-моему, Юрий Петрович, проще доползти.
— Погоди-ка, я попробую встать… Только ты, пожалуйста, не вздумай этого делать: если у тебя действительно сломана нога, получишь перелом со смещением… Ага, вот! Все в порядке, стою!
