— Привет, убивец, — сказал ровесник.
До Валентина не сразу дошел смысл сказанного. Точнее, формальный смысл дошел, а истинный — не совсем.
— Я не убийца, — миролюбиво объяснил Валентин этому человеку, который, должно быть, искренне заблуждается по его адресу. — Меня напрасно обвиняют. Те, кого убили, мои друзья, я их не убивал.
— Да уж я знаю, знаю, что ты не убивал, — охотно согласился ровесник, и Валентину показалось, что искорка безумия в глазах сверкнула отчетливее. — Сам — не убивал. Моими вот этими руками убил. — Он потряс перед собой растопыренными пальцами, грязные обломанные ногти которых врезались в сознание Валентина, как нечто незабываемое и трагическое. — Я и есть Самойлов. Тот самый Петя Самойлов, кому ты заказал дружбана своего, армяшку. А я что же, я всегда пожалуйста. Черножопых резать надо. Пусть поменьше шляются по нашей исконной русской земле.
— Я вас впервые вижу, — сказал Валентин. Глупо, примитивно, но больше ему ничего не пришло в голову.
— Правильно, — подтвердил Самойлов с ласковой, щербатой, как у первоклассника, улыбкой. — Тебя и видеть меня было не хрена. Ты же у нас, бля, важная шишка, в Москве сидишь, по-английски говоришь. А заказ ты передал через своего бухгалтера, помощника…
— Вадима Мускаева, — подсказал следователь Алехин, предупредительно наклонившись к Самойлову, точно официант, подносящий клиенту затребованное блюдо.
Темная кровь запульсировала в висках Баканина. Мускаев, бухгалтер московского отделения «Уралочки»? Он-то здесь при чем? Что с ним? Неужели его тоже схватили и привезли в Александрбург? А этот насквозь пропитой тип, мог ли он на самом деле убить Кинга? Как, зачем — вследствие мгновенного импульса, поступившего из дебрей его запутанного алкогольного сознания, или ему действительно заплатили? Все эти вопросы закружились хороводом и атаковали Баканина так агрессивно, что он, не помня себя, привскочил со стула, привинченного к полу. Но ему тут же надавили на плечи, вынудив сесть обратно. Кроме того, наручники, которые предварительно надели на Баканина, видимо, в предвидении таких эксцессов, не позволили бы ему сделать что-либо с этим типом… с этой алкогольной глумящейся рожей…
— При чем здесь Мускаев? — выкрикнул он.
— Спокойнее, спокойнее, гражданин Баканин. — Валентина едва не затошнило от отвращения, когда следователь Алехин по-отечески снисходительно похлопал его по плечу. — Ваш сообщник Мускаев от нас никуда не денется. Мы еще устроим вам очную ставку — и вам, и Самойлову, и Мускаеву. А пускай сейчас гражданин Петр Самойлов расскажет все, что ему известно по этому делу. Петя, говори.
— Известно мне, значит, — точно школьник, подхватывающий реплику учителя, завел Самойлов, — что гражданин Вадим Мускаев пришел к нам в поселок, а мы как раз все трое были выпимши…
— «Мы» — это кто? — подкинул наводящий вопрос следователь Алехин.
— Ну, я, брательник мой Егор и еще Родька Машкин — моей жены брат. Стоим возле ларька и соображаем, чем бы догнаться — бабок в обрез. Подходит он, значит, и спрашивает: «Мужики, я вижу, вам деньги нужны?» Я говорю: «Кто ж от них отказывается?» Он говорит: «Вот и ладушки. Вы мне дело — я вам деньги». Я говорю: «А чего делать-то?» Он и объяснил, что надо тут замочить одного богатея. А я как, бля, узнал, что богатей, да еще черножопый, так сразу согласился. Родька гундеть что-то стал, что на мокрое дело не подписывается, а я ему напомнил, как его сеструху Лизку, она мне тогда еще женой не была, в восемьдесят девятом году один грузин едва не отпиндосил. Прямо на улице в городе, прикинь, а? Грузин там, или армянин, или еще там, бля, какой горный орел, — все они на одно лицо. На рынок придешь — сплошная, бля, чернота, некуда ступить прирожденному русскому человеку…
В Петре Самойлове погиб, точнее, утонул в спиртном, незаурядный артист разговорного жанра. При помощи скупых изобразительных средств Самойлов сумел так зримо и выразительно представить сценку беседы заезжего подозрительного хмыря с местными алкоголиками, склонными, как водится, порефлексировать на тему национального вопроса, что Баканин почти поверил, что так оно и было. И поверил бы полностью, если бы не знал, что Вадим Мускаев ничуть не похож на вышеописанного хмыря в самойловском исполнении. И что совсем незачем ему было нанимать киллеров для убийства Рубена Айвазова…
— А с какой стати вы решили, что вас нанял Вадим Мускаев? — успел вставить вопрос Баканин, прежде чем ему снова предупреждающе и веско надавили на плечи. Однако вопрос не застал Петра Самойлова врасплох:
— А мне следак… гражданин следователь Алехин показал его портрет на фотке. Точно, он и есть. Вадим Мускаев. Как в копеечку.
— А Вадим Мускаев работает на вас, гражданин Баканин, — с нескрываемым торжеством подхватил Алехин. Лицо у него было сейчас, как у капитана, который наконец-то причалил к желанному тропическому берегу. — Так, может, бросите в молчанку играть и признаетесь по-человечески, что именно вам было выгодно прибрать к рукам фирму «Уралочка»?
— Вы втроем убили Ки… Рубена Айвазова? — игнорируя следовательские потуги принудить его к ложным показаниям, напрямую задал вопрос Самойлову Валентин. Конечно, так вести диалог было невежливо, но обычные понятия о вежливости переставали действовать в ненормальном мире, где он очутился. Если против него ведут хитрую игру, он вправе вести свою.
— А как же. Я же говорил. Втроем. Я, Егор и Родька Машкин.
— А где Машкин и Егор?
— А замочили их. Придурки, как бабло получили, пить стали без просыпу. Подрались, когда бухие были, и — того… Это ты их загубил! — вдруг ни с того ни с сего Самойлов оскалил зубы на Баканина, — тот отшатнулся, опасаясь, как бы этот непредсказуемый субъект на самом деле не вздумал его укусить. — Думаешь, легко убивать было? Думаешь, сердце не рвалось, когда не только мужика этого, бля, черножопого, армяшку, а и подругу с ее дитем пришлось на тот свет переправить? Ты, паскуда, во всем виноват!
Самойлов закатил истерику. Мотал головой, стучал об пол ногами, рвал зубами рукава свитера. Даже если он прикидывался, смотреть на это не доставляло Валентину удовольствия, и он смотрел в другую сторону, — туда, где полная, с густо подведенными глазами женщина в форме удовлетворенно покачивала головой, точно воспитательница в детсадике или учительница начальных классов. Как будто она это предвидела. Или все шло в точности так, как соответствовало неким высшим интересам…
Допрос длился около двух часов, хотя Валентин не смог бы в этом поклясться: в какой-то сумасшедше затянувшийся момент его внутренние часы дали сбой. Руки основательно затекли, в затылок ввинтилась хмурая боль; ныло все тело, несмотря на то, что в этот раз его не били. В течение допроса повторялось, с некоторыми вариациями, одно и то же: бухгалтер Вадим Мускаев по поручению главы концерна «Зевс» нанял Петра Самойлова, Георгия Самойлова и Родиона Машкина для совершения убийства Рубена Айвазова и его семьи с тем, чтобы Баканин завладел александрбургским пансионатом «Уралочка». Этот абсурдный сценарий впечатался в сознание Валентина так глубоко, что он сумел бы воспроизвести каждую его деталь; так необоримо, что не однажды за время допроса он ощущал огромное желание громко заорать, что да, да, именно так все оно и было, пускай ему скорее дадут протоколы или что там у них, он все подпишет, а после пускай его отпустят в камеру… Это было желание сродни тому, которое охватывает человека на краю пропасти или на крыше высотного дома — и подталкивает в спину, искушая возможностью полета. Однако Валентин, человек со здоровой психикой (по крайней мере, до всех этих испытаний он имел основания считать себя таковым), успешно сопротивлялся этому разрушительному порыву…
