– Все, капитан, спасибо. И запомни: твоя группа выдвигается по сигналу. Отбой!
Голованов выключил мобильник, спросил негромко:
– Как думаешь, кто второй?
Агеев пожал плечами:
– Ну ежели учесть то, что в мастерскую на Каретном он захаживал один, потому что у него, видимо, был ключ, то здесь... Думаю, какого-нибудь домушника спроворил на это дело, – подвел он итог своим рассуждениям. – Ведь эту дверь еще вскрыть надо.
В этот момент в коридоре задребезжал дверной звонок, и Голованов с Агеевым осторожно прошмыгнули в комнату.
Чикурова надо было брать уже в квартире, когда он оставит здесь свои «пальчики», в момент истины.
Звонок брякнул еще раз, потом еще, еще... Какое-то время «гости» выжидали, потом послышался вкрадчивый скрип открываемой двери... щелчок замка.
Осторожные шаги... негромкий мужской голос:
– Чисто вроде. Можно работать.
– Хорошо. Действуй, как договорились. Берешь все, что считаешь нужным, а я буду искать свое. Только не зарывайся.
Судя по всему, эти слова произнес Чикуров, и на них тут же отозвался его напарник:
– Не учи дедушку щи хлебать.
Снова послышались осторожные шаги, кто-то остановился прямо перед шкафом, в котором затаился Голованов, еще секунда-другая – кто-то потянул на себя дверцу шкафа...
Еще не зная, кто перед ним, Голованов резко взмахнул рукой и, ударив ребром ладони по шее, завалил на пол Чикурова.
Агеев в этот момент уже заламывал руку опешившему от подобной несправедливости скокарю
[2]
.
– Обещали чистую хазу, в которой только и делов-то, что поработать отмычкой в дверном замке, а на деле вышло...
Теперь, пожалуй, можно было приглашать и муровскую опергруппу.
Глава двадцать вторая
Чикурова допрашивал шеф убойного отдела МУРа, полковник Бойцов. Но если в первый день после задержания с ним работал капитан Майков, у которого на руках еще не было ровным счетом ничего, то теперь на столе Бойцова уже лежали не только сравнительные результаты по крови и «пальчикам», оставленным в мастерской Толчева на Большом Каретном, но и показания Васи Волгоградского, известного в своем регионе скокаря, который не мог простить «бывшему ментяре Чикурову» его подставы с московской квартирой, для работы с которой он и вызвал несчастного Васю из Волгограда. В своей покаянной «чистухе» Вася рассказал, что ему было обещано «все, что он только сможет вынести из квартиры», лишь бы он грамотно вскрыл входную дверь.
«Ну с моей-то квалификацией, – писал Вася Волгоградский, – дверь грамотно вскрыть все равно что поросенку на траве поваляться, однако я спросил все-таки, а у тебя самого, мол, какой интерес к этой хазе, на что Чикуров сначала сказал, что это не твоего, мол, ума дело, но, когда я психанул, он пошел на попятную и сказал, что ему кое-какие фотки надо забрать, очень близкие его сердцу...»
Рядом с показаниями Васи Волгоградского лежали признательные показания Дашкова.
Когда Бойцов предъявил все это Чикурову, а затем выложил на стол свинцовый самодельный кастет, изъятый при обыске на квартире Чикурова, и спросил, будет ли тот говорить или все так же играть в молчанку, губы Чикурова сжались в белую узкую нитку, и он угрюмо произнес:
– Без моего адвоката я не произнесу больше ни слова.
Послесловие
Уже после того, как была проведена эксгумация трупа Юрия Толчева и на затылочной части головы был зафиксирован точно такой же след от удара кастетом, как и в предыдущих случаях, и уже на следственном эксперименте Чикуров показал и рассказал, как был убит Толчев – сначала удар кастетом по голове, когда он вошел в прихожую, и только после этого выстрел в висок из вложенного в его руку пистолета, – все материалы, подготовленные Толчевым для репортажа, были переданы в редакцию еженедельника, и на сороковой день после двойного убийства на Большом Каретном этот репортаж увидел наконец-то свет.
В этот же день Алевтина Толчева и Ирина Генриховна заказали в церкви панихиду по убиенному. Когда вышли на улицу и перекрестились на купола, Алевтина произнесла негромко:
– И все-таки я не понимаю, зачем этим фирмачам надо было убивать сначала Марию и только после этого Юру. А не проще ли было бы...
– Проще, – согласилась с ней Ирина Генриховна. – Однако в подобном случае началось бы скрупулезное расследование по факту убийства известного журналиста, что могло бы вывести следствие на этот самый «Клондайк», а так... Убийство жены, которую Юра якобы застал в постели с любовником, и самоубийство на почве содеянного. Дьявольский план.
Какое-то время шли молча, пока Алевтина не спросила:
– Как думаешь, эта... Мария... знала о готовящемся убийстве Юры?
– Вряд ли. Да и этот ее Герман, думаю, даже не догадывался о том, какой план вынашивал Чикуров. И когда Чикуров ворвался в спальню с ружьем наперевес и выстрелил в Марию...
– Но почему он этого Тупицына оставил в живых? Не понимаю.
И снова Ирина Генриховна ответила неопределенно:
– Сам-то он относительно этого молчит, говорит, что и в Марию выстрелил совершенно случайно, мол, Тупицын бросился на него, когда он появился с ружьем в спальне, и нечаянно сорвались курки, а когда, мол, опомнились оба, то Тупицын бросился на него, схватился руками за ружье, и они... В общем, пытается выкручиваться как может, но Яковлев, кажется, уже дожимает его.
Когда сели в машину, Ирина Генриховна спросила негромко:
– Может, сначала в «Глорию» завернем? Ребята стол накрыли, Юру твоего помянуть хотят.
Алевтина сглотнула подступивший к горлу комок и утвердительно кивнула:
– Да, конечно. Я... я и сама бы их пригласила...
Москва, 2006 год
