– Уточнить? – задумался Бешметов. – Уточнить. Ну-у с точностью до минуты, конечно, сказать не смогу, но как мне кажется, без четверти шесть или в шесть ровно. Я уже подремывать стал, а тут вдруг...
– Хорошо. А сколько времени прошло между хлопком двери и первым выстрелом?
– Ну-у, – замялся Бешметов, – я опять же таки точно сказать не могу, но, думаю, минут десять, не больше.
– И что, сразу выстрел?
– Нет, сначала женский крик. Впрочем, даже не крик, а страшный визг насмерть перепуганной женщины.
– И уже потом...
– Выстрел. И опять крик. Но уже мужской.
Яковлев утвердительно кивнул. Дуплет двенадцатого калибра поднимет на ноги даже мертвого, а тут всего лишь «склянки звякнули».
– И в этот момент вы стали звонить по ноль два?
– Да.
– А крики? Вы точно слышали, что это был мужской крик, а не женский?
– Без сомнения, – ответил Бешметов. – Женщины так не кричат, они... они визжат в подобных случаях.
Бешметов замолчал, почесал в затылке и как-то исподволь посмотрел на сидевшего по другую сторону стола мужика.
– Хотя, должен вам сказать, когда женщину подопрет и она с кем-нибудь ругается...
Яковлев покосился на майора, перевел взгляд на замолчавшего Бешметова. Свидетель, что называется, поплыл, и, чтобы его не сбить окончательно, надо было менять тему.
– Вы один живете в квартире?
– Боже упаси!
– А кто еще?
– Дочка с мужем да внук. Жена уже три года как померла, с тех пор и сердце пошаливать стало.
Яковлев сочувственно вздохнул:
– Что ж, примите мои соболезнования. —
И тут же: – Так, может, ваша дочь или ее муж что-то слышали?
– О чем вы говорите! – усмехнулся Бешметов. – Спят как сурки. Да и спальня ихняя в дальнем конце квартиры. Это моя комната над соседской зависла, и по весне, когда окна открыты...
– А вы хорошо знали Толчева?
Бешметов невразумительно пожал плечами и тут же уточнил:
– Толчев – это хозяин этой квартиры?
– Естественно.
И снова невразумительное пожатие плечами.
– Должен признаться, не очень хорошо. Так, здоровались, когда встречались, а чтобы более близко... Знал только, что он очень известный фотокорреспондент и ему в нашем доме то ли сам Лужков, то ли московское правительство выделили спаренную квартиру под мастерскую, в которой он и жил с женой.
Бешметов замолчал и виновато развел руками. Вот, мол, и все, чем могу быть полезен.
– А как часто Толчев ругался со своей женой? – подал голос майор.
– Как часто ругались?.. – повторил Бешметов. – Ну-у поначалу, когда он в наш дом свою жену привез, я вообще ничего подобного не слышал, правда, чуток позже...
Он замолчал, видимо припоминая свои бессонные ночи, когда каждый скрип в доме раздается в ушах, и неуверенно добавил:
– Правда, это даже не ругань была, а скорее поток женских обвинений в адрес мужа. И естественно, сопутствующие выражения из русского лексикона.
Поблагодарив за «ценную информацию» невольного свидетеля преступления, Яковлев вышел в холл и лицом к лицу столкнулся с начальником убойного отдела МУРа.
– Товарищ генерал... – вытянулся было тот, однако Яковлев только хмуро покосился на него, пробормотав при этом негромко:
– Нехорошо, полковник. Нехорошо.
Мгновенно догадавшись, что именно кроется за генеральским «нехорошо», Бойцов так же негромко произнес:
– Так я ведь здесь едва ли не с самого начала кручусь. Следом за бригадой приехал.
– Ну и?..
– Почти все задействованы на поквартирный опрос, но пока что ничего существенного. Рановато еще, Владимир Михайлович. Многие еще вообще не проснулись. Думаю, часам к девяти, а то и к десяти раскачаются. Вот тогда и пощупаем эту парочку.
Зная категоричность и, пожалуй, излишний максимализм начальника убойного отдела, который в неполные тридцать пять лет стал полковником, Яковлев покосился на Бойцова:
– Насколько я догадываюсь, «парочка», которую ты хочешь «пощупать», – это Толчев с женой?
– С молодой женой, – счел необходимым уточнить Бойцов. – У них разница в возрасте двадцать лет.
– Ну и что с того? – нахмурился Яковлев.
– Да вроде бы ничего особенного, – пожал мощными покатыми плечами Бойцов, – если бы не загулы этой девицы, когда ее рогоносец в командировки уезжал.
– Что, проверенный факт? – спросил Яковлев, сопоставляя слова начальника убойного отдела с тем, что только что рассказал сосед Толчевых сверху.
– Участковый рассказал. А он здесь чуть ли не каждого жильца в лицо знает.
– Ну и?..
– Говорит, что поначалу, когда Толчеву в этом доме спаренную квартиру под студию выделили, все тихо было и добропорядочно. Никаких жалоб со стороны жильцов. Ну а чуть позже, когда он свою молодую жену привез и они поселились на этой площади...
Видимо не в силах сдержать своих чувств по отношению к молодой смазливой бабенке, которая вынудила своего мужа засадить в нее, козу трихопольную, заряд дроби из двух стволов, а потом и самого себя жизни лишить, Бойцов матерно выругался, однако тут же взял себя в руки.
– Простите, Владимир Михайлович, но... Ненавижу я этих коз, для которых ничего святого на свете нет. Из-за их блядства столько хороших оперов запили и с работой распростились, что...
Яковлев только хмыкнул на это. Он тоже знал немало мужиков, которые погорели на молоденьком женском теле, однако знал и таких, которые детишек нарожали и по сей день живут счастливой жизнью.
– Ладно, полковник, пока что все это лирика, а ежели по делу?
– В течение только этого года поступило несколько заявлений от жильцов дома, в которых они просили участкового принять соответствующие меры к жене Толчева. Мол, гулянки, пьянки, какие-то дебоши и разборки между ее гостями, порой, мол, до утра уснуть невозможно.
Яковлев кивнул. Все складывалось в единую логическую цепочку и... Впрочем, свое слово еще должен будет сказать следователь прокуратуры.
Да, цепочка, приведшая к этой трагедии, выстраивалась более чем стройная, и все-таки что-то не давало ему покоя. Ухватиться бы только за это «что-то».
Спросил негромко:
– Надеюсь, участковый хоть как-то отреагировал на эти заявления?
– Естественно. Проверял каждый факт, хотя и поимел от этого кучу дерьма и неприятностей.
– Выволочка по службе?
