– Но ведь это... – возмутилась было Ирина Генриховна.
– Такова жизнь, – развел руками Яковлев. – Впрочем, мне ли вам об этом рассказывать? Думаю, от Александра Борисовича вы о таком крючкотворстве среди прокурорских работников понаслышаны, что заштатное самоубийство, а возможно, что и убийство какого-то там фотокора – это... Короче говоря, плюнуть и растереть.
Да, она была наслышана о громких, казалось бы, государственного значения уголовных делах, которые преспокойно ложились под сукно, а то и просто спускались на тормозах, чтобы только не навредить нужному человечку, но все это не касалось ее лично, а тут вдруг...
– Но вы-то совершенно иного мнения! – не сдавалась Ирина Генриховна.
– Совершенно верно, иного, – кивнул Яковлев. – Потому и пригласил вас сюда.
Когда в «Глории» закончилось наконец-то оперативное совещание и Ирина Генриховна, стараясь не смотреть на часы, засобиралась домой, она вдруг почувствовала, как засосало под ложечкой, а в голове, словно заезженная пластинка, давила на мозги до боли простая истина: «Человек предполагает, а Бог располагает». И действительно, рассчитывала в этот день приехать домой пораньше, а вышло... А вышло, как всегда в подобных случаях, наоборот.
Человек предполагает, а Бог располагает.
И перед тем как нажать кнопочку звонка, перекрестилась мысленно, догадываясь, как встретит ее Турецкий. Насчет дочери она не волновалась особо, с ней было все проще и в то же время сложнее. Она уже вступила в тот распрекрасный возраст, когда человек начинает осознавать себя личностью, у него появляются свои собственные, как у взрослого человека, проблемы, и он начинает отпочковываться понемногу от родителей. Но это дочь. А вот что касаемо дорогого муженька...
За дверью послышались до боли знакомые шаги Турецкого, она невольно перекрестилась еще раз... и была страшно удивлена и поражена, когда муж принял из ее рук сумочку, помог раздеться и, кажется, даже чмокнул ее в щечку. Как в былые годы. Впрочем, именно это могло ей и показаться.
Подготовившаяся к совершенно иной встрече, она вдруг растерялась и, не зная что сказать, промямлила негромко:
– Прости, Саша, но... Не могла раньше, не получалось. Честное слово. Я тебе все расскажу.
– Да ладно тебе, без проблем, – хмыкнул Турецкий, подавая ей тапочки, – об одном только прошу: звони в следующий раз, когда будешь задерживаться.
– Да я бы позвонила, но...
– Ладно, проехали, – буркнул Турецкий, направляясь в кухню. – Ужинать будешь? Или только чай?
Ирина Генриховна покосилась на мужа, не зная, как себя вести. Как вроде бы ничего и не было промеж ними или все-таки?.. Вот и пойми теперь мужиков.
– Так все-таки? – напомнил о себе Турецкий, открывая дверцу холодильника.
– Чай и... и что-нибудь поесть.
Она опустилась на краешек «уголка» и уперлась глазами в затылок мужа, который в этот момент доставал из холодильника холодную телятину и еще что-то к ней. И отчего-то вдруг настолько тоскливо стало на душе, что даже всплакнуть захотелось. Невольно подумала о том, что, пожалуй, прав был ее Турецкий, когда пытался доказать ей, что не женское это дело – ловить бандюков да убийц, и, может быть, действительно бросить свою затею к чертовой матери, пока не зашло слишком далеко. Но в этот момент Турецкий захлопнул-таки дверцу холодильника, и она глубоко вздохнула, пытаясь сбросить с себя нахлынувшее.
– Посидишь со мной? – негромко попросила она.
– Естественно. И даже чайку с тобой попью.
И снова она бросила на мужа вопросительный взгляд. Давненько не помнила его таким покладистым и уступчивым.
– А вы что, разве не ужинали? – наконец-то вспомнила она про дочь.
– Отчего же, ужинали, – пожал плечами Турецкий. – Однако чайку с тобой попить – это уже в кайф.
Она едва не поперхнулась от этих его слов.
– Послушай, Турецкий, я, конечно, все могу понять, но когда тебе сначала одно, а потом другое – это уже, прости меня, ни в какие ворота не лезет.
– Ладно, не бери в голову, – миролюбиво произнес Турецкий, выставляя на стол хлебницу. – Думаю, у нас еще будет время поговорить.
– И все-таки?
Он пожал плечами и совершенно по-мальчишески шмыгнул носом.
– Да как тебе сказать?.. Может, я позицию свою пересмотрел?
– Кто? Ты?!
– А почему бы и нет?
– Да потому, что этого не может быть только потому, что не может быть.
Он вздохнул и развел руками:
– Вот здесь-то и проявляется твое узко направленное музыкальное образование.
– Чего-чего?
– Говорю, узко направленное музыкальное образование, совершенно непригодное для диалектического восприятия происходящего вокруг нас.
Какое-то время она молчала, наконец произнесла негромко:
– Ты что, решил поиздеваться надо мной или?..
– Упаси бог! – взмахнул руками Турецкий. – Просто я хотел сказать, что диалектика – это...
– Ну про диалектику, положим, и я кое-что знаю. – В голосе Ирины Генриховны появились жесткие нотки. – Ты лучше скажи, чего от меня добиваешься?
– Ничего, – признался Турецкий, сгоняя со своего лица ухмылку. – Просто я хотел сказать тебе, что у меня сегодня было время, чтобы понять и осознать свою неправоту и... и попросить тебя простить меня за вчерашнее.
Ирина Генриховна тупо смотрела на мужа. В мозгах крутилась какая-то закрученная мешанина, и теперь уже она окончательно ничего не понимала. И в то же время к горлу подкатывал предательский комок.
– Сегодня я звонил на Петровку, Яковлеву, – между тем продолжал Турецкий.
– Зачем? – невольно вспыхнула Ирина Генриховна, будто этим своим признанием муж обидел или, что еще хуже, унизил ее самолюбие.
– Не волнуйся, – успокоил ее Турецкий, догадавшись, чем вызван этот всплеск, – ничего личного. Просто ты, видимо, забыла, где я работаю, а я ведь тоже получаю оперативные сводки по Москве и области. И когда прочитал про убийство на Большом Каретном...
Он замолчал, наполнил водой «Тефаль» и только после этого произнес:
– Ты пойми, Ирка, я ведь тоже не дурак, и, когда сопоставил это ночное убийство с тем, что слышал от тебя, а главное – с твоей убежденностью в том, что Толчев не был тем ревнивцем, который смог бы сначала жену свою порешить, а потом и себе, любимому, пулю в висок пустить, я уже не мог не позвонить Яковлеву.
Окончательно сраженная этим признанием, она молча смотрела на мужа.
– И... и что?
– Да, в общем-то, пока ничего, – пожал плечами Турецкий. – Поговорили, он вкратце обрисовал мне ситуацию, и я... я не мог не признать твою правоту.
