— И ничего не обнаружили.
— Ничего? — переспросил Александр Борисович.
— Абсолютно ничего.
— А скрипка? — непонятно зачем уточнил Турецкий.
— Нет.
С полминуты собеседники по разным концам мобильной линии угрюмо молчали. Потом Турецкий наконец вымолвил:
— Ясно. Спасибо, полковник.
Он дал отбой и мрачно посмотрел на сидящего перед ним Костю Меркулова.
— Я уже все понял, — кисло вымолвил Константин Дмитриевич.
— Вот так-то. Что будем делать?
— Может, ты поставил не на ту лошадь?
— Да нет, я уверен, что все было сделано правильно. Конечно, он замешан во всем, в чем только можно.
Турецкий закурил и погрузился в раздумье.
— Но где он может прятать скрипку? Вместо ответа в кабинете воцарилось молчание.
В наступившей тишине тем более отчетливо прозвучал стук в дверь.
— Да? На пороге стояла Галя Романова.
— Галочка, — улыбнулся Александр Борисович, — рад тебя видеть.
— Проходи, детка, садись, — вторил ему Константин Дмитриевич. Капитана Романову оба друга нежно любили и воспринимали как свою дочку или племянницу. Собственно, она ведь и приходилась племянницей их покойной соратнице Шурочке Романовой, с которой их связывала крепкая дружба, много общих дел, много общего риска, да и немало общих побед.
— Погоди-ка, Галочка. Ты просто сядь и ничего не говори. Какая-то у меня была мысль в связи с тобой. Погоди секунду, я сейчас постараюсь поймать ее за хвост…
Воцарилось молчание. Галя молча и немного восторженно смотрела на Турецкого, которого бесконечно уважала и у которого училась премудростям профессии. Костя Меркулов знал, что Сане лучше в такие моменты не мешать. Казалось, в хрупкой тишине можно было расслышать, как работает аналитический мозг Александра Борисовича. Наконец он заговорил:
— А помнишь, Галечка, ты про старушку рассказывала? Ну которая бывшая соседка семейства Вишневских.
— Конечно, Александр Борисович. Бунина Васса Александровна.
— Вот-вот. Вроде бы он с ней как-то контактирует…
— Именно, Александр Борисович. Приезжает, проведывает, иногда продукты привозит. И вообще ведет себя вполне достойно.
— Как почтительный младший друг, — вставил Меркулов. — По-сыновнему.
— А как ты думаешь, Галочка, в свете такой трогательной добрососедской дружбы…
Он замолчал. Галя напряженно пыталась уловить, куда он клонит.
— Если бы Ростислав Львович попросил Вассу… э-э-э…
— Александровну.
— Да, именно. Попросил бы о небольшом одолжении… правда ведь, она бы ему не отказала?
— Неглупо, — процедил Меркулов, а Турецкий тем временем уже надевал пальто.
— Едем! Быстрее!
— К Буниной? — переспросила Галя.
— Да. Скорее. По дороге все объясню. Костя, поехали с нами.
— Ну что ж, поехали…
«Пежо» Турецкого стремительно влетело в тихий дворик в Можайском переулке.
— Какой этаж? — бросил он на ходу, устремляясь вверх по лестнице.
— Четвертый, — ответила Галя, с трудом поспевая за Саней, напоминавшим почуявшую дичь гончую.
— Васса Александровна, — начал Александр Борисович после того, как церемония взаимных представлений состоялась, — моя коллега капитан Романова подробно изложила мне все детали вашей с ней беседы. Но в связи с некоторыми новыми обстоятельствами возникла необходимость побеседовать с вами снова, и я решил познакомиться с вами лично.
— Я слушаю вас, — любезно молвила старушка, даже точнее, пожилая дама.
— Мы хотели расспросить вас о вашей дружбе, или приятельстве, с Ростиславом Вишневским.
— Ну я же в принципе все рассказала Галочке…
— Я уточню, — довольно жестко продолжал Турецкий. — Не заходил ли к вам господин Вишневский в последние дни, и если да, то не оставлял ли что-то: сверток, коробку, чемодан? Подумайте, прежде чем ответить, Васса Александровна, вы не представляете, до какой степени это важно.
— Нет. Ростик ничего не оставлял, — ответила старушка, но взгляд ее стал почему-то тревожным.
— Васса Александровна, — вмешался в разговор молчавший до сих пор Меркулов, — возможно, вы не поняли всю важность происходящего. Ваш приятель Ростислав Вишневский два часа назад арестован…
Бунина тихо охнула:
— Ростислав арестован?
— Да, — тихо ответила Галя Романова.
— Арестован, — продолжал Константин Дмитриевич, — по подозрению в краже скрипки Страдивари и многочисленных махинациях, связанных с предметами искусства.
— Речь даже идет не о том, — перенял инициативу Турецкий, удваивая напор закона на бедную старуху, — что ваши действия будут квалифицированы как сообщничество. Речь идет о правде. О правоте и справедливости. Во время концерта Геральда Райцера похищена скрипка Страдивари. Скрипка эта — та самая, которая много лет назад принадлежала отцу Вишневского, о чем вы же и рассказали нашему сотруднику Гале Романовой. Как ни удивительно это для вас прозвучит.
— Парадоксальна судьба вещей, — прокомментировал Меркулов. — У нас есть серьезнейшие основания подозревать, что именно господин Вишневский организовал кражу скрипки.
— Вы производите впечатление человека прямого и честного, — вмешался Турецкий. — Мы понимаем, что речь идет о том, кто вырос на ваших глазах, о человеке, к которому вы даже, возможно, питали чувства сродни материнским, что ли…
— К тому же Вишневский поддерживал вас и вообще вел себя, как подобает порядочному другу, — вторил Константин Дмитриевич, — но разве это причина для вас, человека интеллигентного, гражданина, в конце концов, укрывать преступника?
— Подумайте, Васса Александровна. До истины мы ведь в конце концов все равно докопаемся, — увещевал ее Турецкий, — а вы будете продолжать жить с мыслью, что содействовали бесчестному поступку. Еще раз повторяю, я не пугаю вас уголовной ответственностью.
— Это не столь важно, — согласился Меркулов. — Я даже лично обещаю не привлекать вас. Просто живите себе дальше с чувством, что помогли вору.
Воцарилось молчание. Бунина тяжело дышала.
— Подождите здесь, — наконец вымолвила она.
«Гости» замерли и только изредка осторожно переглядывались; пожилая женщина удалилась в дальнюю комнату, оттуда она вернулась, неся перед собой средних размеров обшарпанную сумку.
— Вот. Это Ростик принес мне позавчера. Сказал, что боится воров, а там у него какие-то ценные бумаги.
— Отличное объяснение, — хмыкнул Александр Борисович. — Вы не открывали сумку?
