В «обезьяннике» Валере не понравилось. Страха не было, нет. Он, Лобанов, парень бывалый, Чечню прошел. Его так легко не напугаешь. Во всяком случае, перспектива провести ночь в компании нескольких десятков уголовников и хулиганов не парализовала его. А что? Люди как люди, на фронте попадались кадры и поколоритнее. Не смущал его и запах грязи и потных человеческих тел, а равно убогие нары и стены, крашенные шаровой краской. Ему мешал не весь этот внешний антураж, а сама по себе неволя, как таковая, то есть невозможность выйти отсюда и направиться, куда ему хочется.
Он лег на нары, скрестил руки за головой и стал вспоминать свой разговор с Тарасом Еременко.
— Ты пойми, братан, бабки-то мне нужны, но…
— Что? Что тебе не нравится? — кипятился Еременко.
— Но ведь это же убийство! — тихо вскрикнул Валера.
— Ну да! — спокойно согласился Тарас. — Убийство. А в Чечне было не убийство? Почему там ты минировал дороги, размещал ловушки, и все было нормально? Тебе не мешало. А ведь на них каждый день подрывались люди и отбрасывали прочь свои копыта.
— Но это же война! Там были враги… — пытался объяснить Валера.
— Почему враги? — холодно возразил Тарас. — Граждане России, такие же, как ты и я.
— Но они же…
— Что? Что они? Захотели от нас отделиться? И правильно! И молодцы! Потому что ничего им хорошего Россия не принесла.
— Ну ты вот что, ты это… не очень-то, — надулся Валера, придумывая, как бы половчее намекнуть на хохлацкие имя и фамилию Тараса и гордо сказать, что если ему, мол, Россия не нравится, так его никто и не держит, у него есть его историческая оранжевая родина. Но Еременко был уже далеко от национального вопроса:
— Короче, неважно, это я так, для примера. Мне вообще политика по барабану. Я просто хотел тебе, дураку, показать, что там ты убивал — и хоть бы хны! Заметь, при этом рисковал своей собственной задницей. И все это — плюс к тому — практически бесплатно.
Еременко поднял указательный палец:
— Так? Так! А тут тебе предлагают без малейшего риска и за приличное бабло выполнить ту же самую работу, и ты уже не можешь, это тебе, видите ли, убийство. У тебя, видите ли, принципы, идеалы… как это… гуманистические.
— Конечно, убийство, — настаивал Валерий. — А что же еще?
— А может, этот — ну вот тот, кому предназначен заряд, — еще хуже человек, чем те бандиты, которым ты мастерил свои «игрушки» в Чечне?
— Может! Все может быть, но…
— Что?
— Не знаю, я не могу тебе этого объяснить, но разве ты сам не понимаешь, что это не одно и то же?
— А какая тебе, черт возьми, разница, что я понимаю, а что нет? — наконец зарычал на него сдерживавшийся, по-видимому, до сих пор Тарас. — Сколько можно жевать эти сопли? Убийство — не убийство. Скажи прямо, тебе бабки нужны? Они же деньги. Они же башли. Они же лавэ. Они же капуста.
— Послушай… — снова начал Лобанов.
— Ну что еще?
— Но ведь ты — ты тоже мастерил «игрушки»! — воскликнул Валера. — Почему же ты не сделаешь все сам? Зачем тебе я?
Еременко кашлянул:
— Боюсь, один не справлюсь. Все-таки именно ты на этом специализировался больше, чем я. Я тебе больше доверяю. А задание очень ответственное. Очень. Да и бабки хорошие.
Тарас шепнул ему на ухо:
— Десять баксов. Каждому.
— В смысле десять кусков? — переспросил Лобанов.
Шевченко радостно заржал:
— Ну а как ты думал? Конечно, десять кусков. Десять тысяч полновесных конвертируемых американских долларов наличманом, не отходя от кассы.
И вот тут Валера крепко задумался. Именно тогда в его голове возникли картины, как он приезжает к Полинке в белом костюме, на собственном авто — не надо иномарок, пусть это будет отечественная, и даже подержанная. И мысль побежала по извилистому пути его фантазии…
— Так что? — прервал его Тарас.
— Я должен подумать.
— Думай. Даю тебе полчаса.
Еременко встал, намереваясь выйти из комнаты в Валериной квартире, где происходил этот разговор.
— Нет, братан, я так не могу. Ну… мне надо подумать хотя бы до завтра.
— Нету времени думать, — напирал Тарас. — Завтра мне встречаться с заказчиком.
— А давай так, — предложил Лобанов. — Саму «игрушку» я сделаю, а… это… Ну, короче, на дело не пойду.
Тарас вторично заржал.
— Ну чего регочешь, как молодой конь? — вдруг озлился Валерий.
— Чи-истеньким хочешь остаться, да, родной? Не хо-очешь клиенту в глаза смотреть.
— Да! — крикнул Валера. — Не хочу! А что тут такого?
Тут Шевченко придвинул свое лицо вплотную к его и зашептал вкрадчиво, почти нежно:
— Нет, голуба моя. Ты мне нужен там! Вместе со мной пойдешь. Или ты не в деле.
— Дай мне время до завтра, — еще раз попросил Валерий.
Тарас Шевченко подумал о чем-то, посопел, а потом произнес:
— Добро. Так уж и быть. Завтра встретимся и все обговорим.
— Где встретимся?
— Нигде. Я сам к тебе приду. Будь дома в двенадцать — с готовым ответом.
И вот теперь, лежа на нарах в «обезьяннике», с невероятной, просто убийственной отчетливостью Валера Лобанов понял, что никак не сможет быть у себя дома завтра в двенадцать. Значит, Тарас Еременко придет в пустую квартиру, потолчется под дверью — и… И что? Что он подумает?
Он начал в ярости кусать губы. Кретин! Идиот! Долбодятел! Отношения ему выяснять приспичило в ночном клубе! Недоносок!
Теперь его боевой товарищ и даже, можно сказать, друг подумает, что он трепло. Обещал быть дома и свалил куда-то по своим делам. Или еще чего хуже — трус! Подлая трусливая крыса.
Валера так распереживался, что даже тихонько застонал, так, что сосед по нарам — лысый небритый мужик лет шестидесяти с татуированным якорем на кисти руки — посмотрел на него с нескрываемым интересом. Примечательно, что о деньгах Валера вспомнил лишь позже и сразу понял, что уже не приедет к Полине на белой «Ладе» в белом костюме. Жизнь лежала в развалинах.
В том же самом «обезьяннике», где страдал по неудавшейся жизни Валера Лобанов, находился в то же самое время некто Виталий Черных, он же Боцман. Когда-то давно Боцман-Черных служил на флоте, с тех пор и прилепилась к нему эта кликуха, из того же времени происходит и характерная татуировка с якорем на запястье. В какой-то момент жизнь Боцмана покатилась по весьма и весьма наклонной плоскости, один срок тянул за собой другой, и, вероятно, так бы и сгинул Виталий Черных в лагерях, не подвернись он однажды под руку Вячеславу Грязнову, в ту пору еще капитану.
