Таким образом, помощник генпрокурора выехал из Москвы скромным «Афанасием Никитиным», впрочем, взял себе СВ, и с вполне приемлемым комфортом достиг Санкт-Петербурга, подарив себе при этом лишний час сна.
Встреча с господином Райцером была назначена на десять утра. Турецкий взял такси и доехал до Гостиного Двора, а оттуда, поскольку время еще было, решил пешком прогуляться до Исаакиевской площади. Мировая знаменитость жила именно там, причем не иначе как в «Англетере». Зимний Петербург Александру Борисовичу нравился: было что-то сказочное в этом морозном оцепенении каналов, будто кто-то там, наверху, играл в детскую игру «замри-отомри», и вот воды Мойки замерли, покрывшись коркой, до весны. Да, было в этом что-то сказочное, но сказка получалась невеселая: в десятом часу только еле-еле светало, и эти утренние сумерки навевали на Турецкого тоску.
«А ну-ка, Александр Борисыч! Ать-два, равняйсь-смирно! Не раскисать! Вам еще головой работать. И не вздумайте мечтать о завтраке, это — только после разговора с господином британским гастролером».
Райцер Турецкому понравился. Ничего звездного, никакой дистанции. Нет, конечно, понятно было, что цену мировая знаменитость себе знала, но держалась запросто, по-свойски.
— Господин Райцер, во-первых, я, как лицо официальное, — начал Александр Борисович очень серьезно, — хочу выразить свое сожаление о случившемся. Мы примем все возможные меры…
— Да-да, спасибо, я вас понял. Только давайте договоримся обходиться без господ, — Райцер протянул Турецкому руку, — меня зовут Гера. Можно Геральд Викторович.
— А меня Саша, — не растерялся Турецкий, пожимая протянутую руку. — Можно Александр Борисович.
— Итак, официальные слова вы уже сказали, я все понял и принял. Давайте к делу, поскольку времени у меня, откровенно говоря, немного. В без четверти одиннадцать за мной пришлют машину.
— Я не отниму у вас много времени. В сущности, — Турецкий запнулся, — в сущности, Геральд Викторович, я хотел задать вам один-единственный вопрос.
— Задавайте.
— А почему именно ваша скрипка?
— Простите?
— Ну почему эти пока что еще неизвестные нам злоумышленники похитили именно вашу скрипку? Ведь, я полагаю, в России есть другие инструменты работы Страдивари? Как вы считаете?
— Ну… я специально этот вопрос не изучал, но безусловно скрипки Страдивари в России есть… так, навскидку, я думаю, штук двадцать наберется — у видных солистов, включая того же Юрия Владимирского, у концертмейстеров ведущих оркестров. На одной из них я доигрывал тот самый концерт, на котором все произошло.
— Я забыл вам сказать, что был на вашем московском концерте. Моя супруга, она сама музыкант, приобщает меня к культуре, — Турецкий улыбнулся, — я получил огромное удовольствие и даже не подозревал обо всей этой произошедшей драме. Вы играли после перерыва, как будто ничего не случилось.
— Спасибо.
— Так что скрипку увели, можно сказать, буквально у меня из-под носа, — печально констатировал Александр. — Но к делу! Почему именно у вас?
— Вы думаете, что кто-то хотел насолить лично мне? Что ж, это возможно. Я не ангел. У меня не самый лучший в мире характер, и, возможно, кто-нибудь в Москве — из числа старых знакомых, полузнакомых, или незнакомых — считает, что я его чем-то обидел. Где-то когда-то кому-то наступил на некую мозоль — да, все может быть. Вы что же, считаете, это может быть месть?
— Я считаю, что если кто-то хотел завладеть просто скрипкой Страдивари — ради самого Страдивари, — то не нужно было дожидаться приезда знаменитого Райцера, все можно было сделать тихо и просто, по-домашнему. Разве не так?
— Хм… Звучит чертовски логично!
— А вы не можете предположить, кто именно хотел бы свести с вами счеты?
— Понятия не имею. Я ведь коренной москвич, я в этом городе вырос и учился, общался с огромным количеством людей, многих из которых, честно говоря, уже просто не помню.
— Есть и другой вариант: что дело не в вас лично, а, собственно, в вашей скрипке. Может быть, в ней самой есть что-то особенное?
Райцер, до этого расхаживавший туда-сюда по своему люксу, в котором происходил их разговор, внезапно остановился и захохотал.
— Надо же! Забавно. Буквально на днях я рассказывал это Юрке Владимирскому.
— Что именно?
— У этой скрипки действительно есть своя история, и даже очень непростая. Она досталась мне от лорда Нэшвилла, точнее, после его смерти мне ее продала леди Элизабет. А Нэшвиллы, в свою очередь, выкупили инструмент у некоего эмигранта, бывшего белогвардейского офицера.
— У белогвардейского офицера? Так-так, интересно. Кто он такой? Вам известна его фамилия? — уточнил Турецкий.
— Точно не помню, но что-то такое… ну помните, как у Чехова: «лошадиная фамилия»? А у этого какая-то плодово-ягодная. По-моему, Грушинский.
— Продолжайте, Геральд Викторович. Откуда же взялась такая вещь у бедного эмигранта?
— Этот офицер, как мне рассказывал лорд Нэшвилл, вывез ее из России, когда сам бежал из Крыма в Стамбул. Ну, вы «Бег» Булгакова помните? Вот, во всех этих самых известных нам по книгам эмигрантских скитаниях она, скрипка, якобы была его верной спутницей. И несмотря ни на какие беды и невзгоды, он ее не продал, привез на Британские острова, правда, нельзя сказать, что в целости и сохранности, все же такая непростая судьба…
— Он был музыкант?
— Едва ли. Но точно я этого не знаю.
— А скрипка принадлежала ему? Откуда же она ему досталась?
Райцер развел руками:
— А вот об этом история умалчивает. Факт то, что офицер скрипкой очень дорожил, и лорду Нэшвиллу с трудом удалось уговорить его продать инструмент. Как я понимаю, главным аргументом было то, что Страдивари после всех передряг нуждался в срочном ремонте, на который у этого самого Грушинского, или Грушина, денег, конечно, не было.
— Как вы считаете, возможно такое, что кто-то из родственников таинственного Грушинского хочет таким вот странным путем вернуть себе семейную реликвию? Абсурдное, конечно, предположение, но вы все же подумайте.
— Не думаю, что у него остались родственники. Хотя… — Райцер задумался.
— А что с ним вообще сталось? — спросил Турецкий.
— Вскоре после продажи скрипки он исчез из поля зрения. Вроде бы его убили в какой-то кабацкой драке.
— Интересная фигура этот ваш Грушницкий. А нельзя ли все-таки уточнить его плодово-овощную фамилию? Мне кажется, что в его биографии может скрываться ключ к разгадке.
— Я должен спросить у леди Элизабет Нэшвилл, возможно, у нее это где-то записано. Позвоните мне завтра вечером в Лондон. Я вам дам номер своего мобильного.
— Спасибо. А теперь расскажите еще раз, как все это произошло. Я имею в виду похищение. Понимаю, что вы уже много раз излагали эту историю, я тоже читал протокол, но мне важно услышать это лично от вас.
