Иными словами, такая версия, если Александр Борисович там, в Нижнем Новгороде, нашел для нее подходящие аргументы, тоже могла, конечно, иметь право на существование. Но, с другой стороны, уж слишком велико у всех, без исключения, коллег Морозова желание найти в подоплеке трагедии конкретную политику. И они не отстанут, не примут бытовых мотивов убийства. Это придется очень крепко и долго доказывать. Если еще удастся. «Народ» не станет отказываться от своего «героя», от страдальца за правду, ту самую, что, по словам классиков, является «кондовой, посконной и домотканой». «Народу», условно говоря на известном языке, «западло» думать о ревнивом, например, муже… Хотя Бернард Шоу, читал где-то Климов, может даже и в отрывном календаре, мечтал, говорят, в свои девяносто шесть помереть от пули ревнивого супруга своей любовницы. Ну так то — великие!.. А откуда им взяться в Нижнем Новгороде, где кроме Козьмы Минина, босяка Алешки Пешкова да нахального молодого губернатора, любителя апельсинового сока, никаких других гениев отродясь не появлялось? Нет, точно потребуют «высокую политику»…
И, четко осознавший свою важную задачу, Климов отправился в Большой Ржевский переулок — не в качестве потенциального клиента, а как раз напротив. Помимо всего прочего Грязнов попросил Сергея своими нудными вопросами, сомнениями и бесконечным переливанием из пустого в порожнее задержать, и как можно дольше, господина Рутыча в его кабинете, или где он там сидит, чтобы дать возможность оперативникам проделать и свою необходимую работу.
Тем временем Петухов с Гуляевым, доложив, что фигурант на службе, вернулись из центра на Лесную улицу и, без особого труда проникнув в квартиру, немедленно приступили к выполнению главного своего задания.
Стремительный, но и тщательный обыск в двухкомнатной квартире, окнами выходящей в большой квадратный двор, показал, что Вадим Григорьевич вовсе не гнушается женского общества. А что, возможно, при своей пусть и не самой привлекательной внешности этот тип обладал внушительными прочими достоинствами? Во всяком случае, в хорошо убранной и, в общем, достаточно чистой, уютной квартире явно чувствовалось присутствие женской руки. Наверное, не постоянной, а скорее приходящей. Вот ведь странно — женщина ощущается, а следов никаких! Ничего, вплоть до почти незаметного, случайного какого-нибудь следа помады на краю чашки — и того не было, как ни пытались обнаружить его сыщики, уже просто из интереса, даже из упрямства.
Аккуратно обутые в целлофановые боты поверх обуви, они не хотели наследить — в прямом смысле. Паркет блестел, как новый. В пепельницах — в комнатах и на кухне — ни окурка. Хотя хозяин квартиры курил, видели, когда он садился в свою «Мазду», — сперва закурил, приспустил левое стекло в машине, а потом только стал прогревать двигатель. В ведре для отходов под раковиной на кухне — тоже почти стерильная чистота, целлофановый пакет, надетый на края ведра. Похоже, что, уходя, Рутыч все свое, то есть мусор, уносит с собой. Или за него это делает кто-то другой.
Короче говоря, уже через пять минут напряженного поиска в ящиках письменного стола, в шкафах в комнатах и на кухне ничего указывающего на профессию господина Рутыча обнаружено так и не было. Вот что значит — аккуратист! В карманах одежды в шкафу и на вешалке в прихожей — пусто. Ну так же просто не бывает, чтоб ничего! И — тем не менее…
На нескольких книжных полках, висевших на стене, сбоку от письменного стола, книги — сплошь по юриспруденции. А одна полка выделена целиком под путеводители по различным российским городам центральных областей. Хозяин, видно, любит путешествовать по Золотому кольцу и вокруг него. Другой литературы не было. Романов Рутыч не читал.
Ничего особо выдающегося не оказалось и на стенах. Несколько живописных этюдов в рамках — на стене в кабинете, где была одновременно и столовая, если в квартире собирались гости. На это указывал круглый стол посредине комнаты, накрытый вышитой скатертью, и несколько стульев. А над письменным столом на стене — еще небольшой фотографический портрет, тоже в рамке и под стеклом. Это была фотография — сыщики уже знали, Грязнов показывал — Зои Воробьевой. Красивая девушка, задумчивая. Но интересно, что снимок висел в квадрате слегка выцветших обоев, который был больше этого фото. Значит, прежде здесь занимала место другая фотография. Следов этой, другой, сыщики нигде не обнаружили. Ну правильно, с глаз долой — из сердца вон!
Оставалось расписаться в собственной неудаче и заняться установкой техники. Ну это уж дело привычное. Вот заодно уже сегодня вечером можно будет проверить предположение относительно тех, кто помогает Рутычу вести домашнее нехитрое хозяйство. Кто-то ж должен прийти.
Покинули помещение так же, как и вошли, — бесшумно. Никаких консьержек в подъезде этого большого и серого, выстроенного буквой «П» дома не было. А входная дверь открывалась запросто, стоило лишь посмотреть на три вытертые добела бывшие черные кнопки кодового устройства. Не трусливый народ здесь жил. А может, просто как-то интуитивно ощущалось здесь близкое соседство — в соседнем квартале — знаменитой Бутырской тюрьмы? Так называемого известного на всю Россию следственного изолятора № 2. А что, вполне…
Петухов остался в машине, дежурить, а Гуляев пешком отправился к метро, благо здесь было совсем близко до «Менделеевской», пообещав вечером сменить товарища. Или как там распорядится Вячеслав Иванович.
Он прекрасно все понимал, это отчетливо видел Климов. И представляться не потребовалось. Едва Сергей Никитович вошел в небольшой кабинет Рутыча, на двери которого была золотистая табличка: «Заместитель генерального директора», как Рутыч поднялся, вышел из-за стола и без всякой тени угодничества, твердым голосом произнес:
— А мы знакомы. Вы изволили мне в физиономию ткнуть своим удостоверением. На кладбище, помните?
— Вы так посмотрели, что я просто счел необходимым представиться. Извините, если вы восприняли мой жест, как «ткнул». Не имел охоты. И был я там не по собственной воле… Ну ладно, оставим это. У прокуратуры к вам несколько вопросов. Я специально не стал вас вызывать повесткой, чтобы не поднимать ненужного шума, который может отразиться на вашей деятельности. Вы разрешите?
— Да-да, конечно, садитесь, пожалуйста.
Без почтения, без улыбки и без страха.
— Мои коллеги в настоящее время находятся в Нижнем Новгороде, может быть, вам уже известно об этом… — Климов сделал паузу, чтобы дать возможность Рутычу ответить: да или нет.
— Да, я в курсе. Разговаривал по телефону. Я ж ведь отлично знал Леню. Мы были ближайшими друзьями…
— Это нам известно. Вот меня и попросили побеседовать с вами и выяснить ваше отношение к происшедшим печальным событиям. Может быть, у вас есть предположение, кто мог так ненавидеть Морозова, чтобы убить его? Вы знали его характер. Были ближе — в Москве все-таки. К вам в те трагические дни приезжала, видимо, как к ближайшему другу, невеста Леонида. Это все известно. Она уже сообщила следствию. Но чтобы наш разговор имел хоть какое-то юридическое значение, вы понимаете, сами — юрист, я буду заполнять протокол допроса свидетеля, а вы потом посмотрите. Нет возражений?
