И вот голос вдовы вернул из заоблачных мечтаний к земной действительности. Конечно, обещал. Даже мыслишка закралась познакомить с женщиной Славку – уже надоела его холостяцкая беспросветная милицейская житуха, надо бы пристроить мужика, может, вынесет его к семейному очагу. Случай показался подходящим. Да и хозяйка отреагировала вполне нормально на просьбу Турецкого разрешить приехать в гости с другом, который, кстати, начинал расследование по этому делу.
Грязнов поначалу поломался, но желание провести время в новой компании соблазнило. Договорились, что он заедет за Турецким, а уж по домам их будет развозить специально для этой цели ангажированный племянник Денис. Ничего, иногда надо и пострадать за Отечество…
Стол был очень уютно накрыт на кухне – достаточно просторной для троих. Объясняя ситуацию, хозяйка, одетая просто, почти по-домашнему, как если бы собирались исключительно близкие люди, сообщила, что в течение дня были звонки, рассчитанные на приглашение и традиционные поминки, но она отвечала, что собирается улететь к родителям, чем конечно же вызывала недовольство, однако ей было наплевать на то, что станут думать о ней посторонние, глубоко ей безразличные сослуживцы покойного мужа. Из сказанного следовал вывод, что присутствующие в настоящую минуту, напротив, ей были приятны.
Традиционно подняли налитые рюмки, помянули, помолчали, закусывая, а затем Инесса поинтересовалась, возможно, даже больше из вежливости, в каком состоянии сейчас дело. Турецкий промолчал, зато слово охотно взял Грязнов и вкратце изложил финал, в котором оказалось пострадавших едва ли не больше, чем на протяжении всего дела, – и прямых, и косвенных. Себя Вячеслав Иванович тоже причислил к их списку, поскольку не отделял своих перспектив от судьбы друга.
В общем, картина была типичной, как все в жизни, где и трагедия, и комедия обозначаются исключительно в зависимости от точки зрения наблюдателя. Грустными оказываются смешные ситуации и пародийно выглядят печальные. Искреннее сочувствие, как и натуральное соучастие, сближает даже разных по духу людей. А тут собрались, как с юмором заметил Грязнов, сплошные пострадавшие. Впрочем, взгляды, которые он изредка кидал на вдову, ничем не выдавали его душевных страданий. Если таковые имелись в действительности. Поглядывая на друга, Турецкий мысленно благодарил себя за абсолютно верный шаг: Грязнов, кажется, влип основательно, а значит, можно было рассчитывать и на некое продолжение. Во всяком случае, как это в данный момент ни грешно, полагал Александр Борисович, душа вдовы оттаивала, а с нею, возможно, и тело. Нет худа без добра.
Но что же все-таки было? Вероятно, Инесса чувствовала какую-то свою вину, но не понимала ее сути или пыталась объяснить близкими ей бытовыми понятиями: семейными неладами, изменой, чьей-то ревностью – драмой, с точки зрения нормальной женщины, и истинным пустяком с позиции государственной власти. А дело было как раз в последнем – во власти. Намеренно не касаясь кобелиной стороны проблемы, точнее, сославшись на то, что именно Грязнову довелось первому обнаружить задушенную певицу, Турецкий взял на себя груз основной версии, от которой он так и не отказался.
В битве гигантов, стремившихся вырвать друг у друга наиболее жирные куски собственности, Нечаев, со всеми своими сторонниками и помощниками, оказался той фигурой, которой, в конце концов, пожертвовали. Просто убрали с доски, по одну сторону которой сидели премьер в паре с банком «Универсал», а по другую – набирающий силы стремительный и наглый Белецкий. Остальные версии, закончил Александр Борисович, касавшиеся интимной жизни наших героев, в принципе оказались несерьезными. Там, где воняет грязной политикой, не до любовных историй.
Впрочем, некоторые детали одной из малоподтвержденных версий, связанной с изменой и прочими страстями, походя заметил Саша, может сообщить Вячеслав Иванович. Инесса перевела заинтересованный взгляд на Грязнова, но тот, надо отдать ему должное, сумел-таки вывернуться из щекотливого положения, в которое его загнал Александр. А может быть, до него, наконец, дошел смысл как сказанного, так и утаенного Турецким.
Все же Грязнов скучным голосом и с не менее скучным выражением лица поведал, как ему довелось обнаружить мертвую разлучницу и как в конце концов заглохла ложная версия о чьей-то кровавой мести. Тема, не вызывающая особого интереса у рассказчика, как правило, становится пресной даже и для самых заинтересованных слушателей. Зато очень живой интерес вызвали фигуры бывшего чекиста Лысова и находившихся в его распоряжении профессиональных убийц. Ну, тут уж явный приоритет можно было, без сомнения, отдать Вячеславу Ивановичу, скромный рассказ которого о поездке в Рязанскую губернию, в самое логово преступников, вызывал если не священный ужас, то, во всяком случае, холодок где-то в районе спины.
Оставив Грязнова живописать женщине свои подвиги, Турецкий вышел в прихожую, где возле большого зеркала висел телефонный аппарат. Позвонил домой, чтобы сообщить, что скоро приедет. Да и в самом деле, свою миссию он считал выполненной. Дальше уже дело начальника МУРа: как сумеет.
Ирина, ревниво выяснив, что муж с Грязновым так пока и не расставался, немного успокоилась и сообщила, что звонил, разыскивая его, Меркулов. Последнее можно было расценивать и как некий исход дела, и, наоборот, сигнал к новому повороту событий, хотя, зная неповоротливую систему собственной «конторы», Турецкий даже и не собирался предполагать, что его дело подходит к тому или иному концу. Но Меркулову тем не менее перезвонил тут же.
Константин Дмитриевич немного побрюзжал по поводу пропавших душ, потом сказал, что генеральному был звонок от Михеева, настойчиво рекомендовавшего максимально спокойно отнестись к некоторым малосущественным просчетам в следствии по делу о задержании организаторов убийств ответственных чиновников. С кем, мол, не бывает. Гораздо важнее, что Генеральная прокуратура научилась, наконец, находить преступников и быстро раскрывать дела, на которые прежде уходили месяцы. Если не годы.
Последнее сильно повысило шансы незадачливого следователя Турецкого. Так полагал Меркулов. Характерно, что звонок был произведен в субботу. Генеральный тут же счел необходимым поставить об этом в известность своего заместителя, то есть Меркулова. Данное обстоятельство означало, что тучи, нависшие над Александром Борисовичем, начинают постепенно рассеиваться. Что же касается выговора, это теперь, пожалуй, единственное, чем господин «важняк» может считать себя обеспеченным.
В заключение Меркулов поинтересовался реакцией Турецкого на сказанное. На что старший следователь по особо важным делам честно ответил, что искренне разочарован. Почему? Да потому, что ожидаемая свобода приказала опять долго жить. А похороны даже самой слабой надежды – вещь всегда обидная.
– Ты наглец, каких мало! – возмутился Меркулов и швырнул трубку.
– Обиделся, кормилец, – без всякого огорчения констатировал Турецкий.
Грязнов нашел наконец благодарную слушательницу и останавливаться на достигнутом не собирался. Неизвестно, что они сумели обсудить, пока Турецкий разговаривал по телефону, но, вероятно, что-то уже несомненно было обещано. Скорее всего, в будущем. До которого в общем-то рукой подать. Ну и пусть, Александр Борисович ничего разрушать не собирался. Как, впрочем, и строить. Поэтому, когда они совсем уже поздно выходили из гостеприимного дома, а Грязнов стал мечтательно разглядывать поганое, хмурое, дождливое небо, Турецкий смог сделать наиболее важный для себя вывод: природа действительно не терпит пустоты. И еще он искренне пожалел Казанского, для которого звонок Михеева, хоть и не касался его впрямую, значил гораздо больше, чем для Александра Борисовича. Будучи отстраненным от данного дела, он мог теперь не без интереса позволить себе наблюдать, как старательно придется его начальнику руководить тем, что никогда и ни при каких обстоятельствах не принесет ему ни чести, ни чьей-то благодарности – одни хлопоты.
