Прекрасно зная, что тюремная почта работает безотказно, Яковлев отвечал на все вопросы правдиво. Да и нечего ему было скрывать от блатных.
– …еще Скользкого на меня вешают, – закончил муровец свой рассказ.
– Ну нет. Скользкий не твоих рук дело, – сказал пахан. – Ты, значит, брал этих людей? – кивнул он на воров.
– Да. Брал. Да разве в этом дело? Меня сюда под пресс бросили, так что рассусоливать?
– А ты не спеши на тот свет. Я не подписывался куму с ним в карты играть. Кто тебя знает? Может, за дверью менты с автоматами ждут, когда мы тебя кончать начнем… Еще неизвестно, кому этот пресс уготован… Слыхали вы еще такое, братва, чтобы заместителя начальника конторы в «черную» кидали?
Раздался приглушенный ропот:
– Да хрен этих ментов разберешь! Что-то маклюют…
Пахан поднял руку, и все замолчали.
– Косяк, держишь ли ты на этого мента зло? – начал разборку пахан.
– Как не держать. Взял меня тепленьким. Только я с похмелюги после скока глаза продрал, а он у постельки стоит, доброго утречка желает. Хотел ему в рожу шарахнуть – и на пяту, да где там, спортивный, зараза. Опять же лавы предлагал и хорошую сумму. Не стал брать. Но побриться разрешил и марухе позвонить. Теперь вот с гревом сидим. Так что не знаю, Стах, с одной стороны, конечно, мент. С другой – человек.
– Ясно. Что скажешь ты, Дрель?
– То и скажу – человек. Ты знаешь, у меня язва. Когда прихватили меня они, тут и обострение подоспело. Загибался я конкретно. А он мне кефир носил на допросы и творог со сметаной. Я, бывало, со злобы и от боли юродивым его обзывал…
– И что?
– Да ниче. Скажет: сам дурак. А назавтра опять пакет тащит.
– Что имеешь ты сказать, Шило?
– Мать у меня была при смерти. Ну под следствием свиданка не положена. Так он, перед тем как следаку меня передать, мамашу привез… Да ну!…
Шило махнул рукой и ушел в сумрак камеры, чтобы не показать братве своей нечаянной слабости – выступивших слез.
– В самом деле, ребята, – спросил несколько растроганный Яковлев, – зачем вы это? Все равно ведь, если выйду и из МУРа не выпрут, буду вас ловить.
Воры негромко рассмеялись. Дрель заметил:
– Михалыч, это мы еще посмотрим, опыт – сын ошибок трудных! Капица сказал. Академик!
– Это не Капица сказал! Пушкин! – возразил подполковник.
– Вас, ментов, еще и литературе учат? – шутливо восхитился Дрель.
– Нет, самообразованием занимаюсь в свободное от работы время, – улыбнулся Яковлев, почувствовав перемену в настроении воров.
– Шел бы в частный бизнес бакланов жирных охранять, – заметил пахан. – А то, видишь, свои же подставили…
– Смотря какие свои, – возразил Яковлев. – Мне Грязнов Слава – свой. Он за многих из вашей братвы просил, чтоб я по-человечески относился…
– Ну ладно, – подвел итог разговору пахан. – По жизни ты – мент, а здесь – просто зек. Будешь жить в «черной», как все.
– Спасибо! – искренне сказал Яковлев.
– Э, – махнул рукой пахан. – Себя благодари!…
Черный факс фирмы «Панасоник», стоящий на приставном столике в кабинете Турецкого, требовательно телькнул.
Поднимая трубку, следователь вспоминал, от кого он сегодня ожидал сообщения, но запамятовал.
В это же время зазвонил еще один телефон. В трубке раздался голос Трауберга.
– Нам с вами необходимо срочно встретиться! – срывающимся голосом сказал бизнесмен. – Я звоню из автомата, поэтому с долгими расспросами повремените, – нервно добавил он. – Вы можете принять меня прямо сейчас?
– Да. Приходите, я закажу на вас пропуск, – согласился Турецкий.
Положив трубку, следователь задумался. В душе появилось чувство тревоги. Ему вспомнился день, когда погиб Сергей Колобов. Сегодняшняя ситуация походила на ту…
«А может, Трауберг просто хочет сбросить ему какую-нибудь второстепенную информацию? – подумал Турецкий. – Каждый раз он что-то обещал сказать следователю, но уходил от откровения. Может, настал момент, когда тянуть уже нельзя и операция „Ошейники для волков“ входит в завершающую фазу, которая может стоить жизни и ему, Траубергу…»
– Да ну вас! – в сердцах сказал вслух Александр Борисович. – Меркулов прав. Сегодня же начну устраивать очные ставки… – Но через минуту он остыл. Чутье подсказывало ему, что с Авдеевым торопиться нельзя. На этого волка можно надеть ошейник, лишь прихватив его на месте преступления, переделал фразу про волков на свой манер Турецкий.
Следователь спустился вниз и сам заказал пропуск на Трауберга. Потом он вышел на улицу и стал поджидать визитера.
Первый снежок сыпал на мокрый асфальт. На улице было неуютно. На противоположной стороне припарковался белый «мерседес». Открылась передняя дверца, и на проезжую часть вышел высоченный парень в кожаной куртке. Он внимательно осмотрел улицу, дома, скользнул взглядом по крышам.
Охранник, догадался Турецкий. Чей? Уж не Трауберга ли?
А тот долго и внимательно смотрел на Турецкого, затем, вероятно окликнутый пассажиром, нагнулся…
У Турецкого сложилось впечатление, что стреляли с трех сторон. Расширившимися глазами он, как в замедленной киносъемке, наблюдал быстрое и профессиональное убийство. Стреляли с глушителями, поэтому звуков не было слышно. Просто лопнули и осыпались лобовое и боковые стекла, череда пуль вспорола натянутую на спине куртку охранника. Изогнувшись от боли, он оперся спиной о машину, успел еще достать пистолет и попытался прицелиться в Турецкого. Но еще две пули раскололи ему голову. Рука с пистолетом безжизненно повисла, палец рефлекторно нажал спусковой крючок. Первый громкий выстрел послал пулю в асфальт, от него она ушла в сторону, выбив снопик искр.
Схватив Турецкого за локоть, дежурный милиционер втащил следователя внутрь помещения, затем стал звонить в милицию, приговаривая:
– Ну, блин, совсем оборзели! Возле Генпрокуратуры стрельбу затеяли!
Турецкий обессиленно уселся на стул. Он был уверен, что в «мерседесе» сейчас умирает Трауберг. Минут через сорок, после того как опергруппа и ОМОН оцепили квартал и, очистив его от любопытных, стали вынимать из продырявленного салона автомобиля тела, он увидел знакомую фигуру бывшего военного разведчика, вялую и нескладную, будто тряпочную. Ее вытащили, положили на расстеленный брезент. Турецкий увидел, что у «куклы» в дорогом, но сильно испачканном костюме лицо директора «Каскада» Аркадия Трауберга.
Охранник Трауберга, наверное, хотел застрелить Турецкого, видимо подумав, что «важняк» подставил его шефа.
От горьких дум Турецкого отвлек шум вокруг. На улицу выскочили работники прокуратуры. Омоновцы из оцепления корректно, но жестко оттесняли зевак, не давали никому приближаться к расстрелянной машине.
