– Ваши искренние показания несомненно помогут следствию, – церемонно заявил Олег Афанасьевич Артюша. – Поэтому прошу вас в ближайшие несколько дней не покидать Москвы. Не исключено, что нам с вами еще придется встретиться. Вот вам моя визитная карточка, – протянул он Воротникову лаковую картонку со своим номером телефона, – а ваш адрес у меня в протоколе зафиксирован. Еще раз благодарю вас, вы свободны. Понятые, я думаю, тоже, Сергей Сергеевич? Тогда будьте здоровы, господа… Ну что? – тяжко вздохнул следователь. – Пойдем туда? – и сунул папку под мышку.
…Следователь следственного отдела УВД на метрополитене Артюша так пока и не научился невозмутимо смотреть на расчлененные трупы людей, кровавые лужи и тому подобное, сопутствующее человеческой трагедии, в последнее время участившейся на транспорте. То – самоубийства, то – расправы вроде вот сегодняшней. О происшествии в метро и остановке движения поездов на участке «Охотный ряд» – «Красные ворота» в самые часы пик уже, конечно, сообщено дежурному по городу и в Мосгорпрокуратуру. А когда узнают, что тут произошло убийство, а не просто трагическая случайность, понабегут, поналетят орелики из МУРа, из горпрокуратуры, только успевай поворачивайся, чтоб тебя самого в зад не клюнули…
Труп женщины, правильнее сказать, то, во что ее превратили колеса, уже увезли в морг, эксперты, медик и криминалист, закончили свою работу. Долго возились. «Больше часа», – отметил Олег Афанасьевич, поглядев на станционные часы. Сильная струя гидранта моечной установки удаляла с междупутья последние следы крови, бурлящей пенный поток тут же засасывался мощным насосом, и скоро, минут, наверное, через десять-пятнадцать, к платформе подойдет голубой состав и из него хлынут толпы рассерженных на вечный российский бардак пассажиров. И всем будет, в общем-то, наплевать на чрезвычайные обстоятельства, на то, что кто-то отнял жизнь у молодой и очень красивой женщины… Вот разве что редкие лужицы на междупутье объяснят опытному машинисту причину более чем часовой задержки движения по самой основной, центральной, красной линии метро…
Эта платформа была огорожена длинным рядом металлических стоек с протянутым между ними толстым шнуром, на котором болтались красные лоскуты наподобие флажков волчьего загона. Дежурившие здесь милиционеры не пускали шибко любознательных за этот смехотворный барьер. К нему ведь всерьез может отнестись разве что законопослушный иностранец. Русский же человек, увидев предупреждение о том, что в данном месте прохода нет, обязательно полезет туда, сломает себе шею, а потом начнет вопить, что нигде нет порядка. Впрочем, если уж сломает шею, то вопить станут родственники.
Народу в зале было много, поскольку движение поездов в сторону «Юго-западной» не прекращалось. Артюша постоял еще недолго, посмотрел, как дежурные начали дружно убирать стойки ограждения, и отправился к эскалатору.
Странно, вроде уже прошел час пик, а пассажиров все не убавлялось. Толкучка перед входом на эскалатор, невозможно спокойно стоять на самой лестнице. Кто-то настырно толкал в спину. Следователь оглянулся: приличный пожилой человек, а ведет себя как оголтелая деревня, будь он неладен. Подумал и усмехнулся: сам-то давно ли москвичом заделался?… Так куда идти? – продолжал размышлять Артюша, придерживая под мышкой несолидную свою папку, у которой даже отделений внутри не было – мешок мешком, все бумаги – до кучи. Время, в сущности, позднее, девятый час. Отнести документы на работу или оставить все до утра? Артюша сошел с эскалатора и остановился в стороне, пропуская спешивших людей. А с другой стороны, какого дьявола их таскать с собой?…
Следователь вынул из-под мышки папку и вмиг покрылся холодным потом: проклятая тряпка, на которой крепилась «молния», была разрезана с двух сторон и сама «молния» болталась как крысиный хвост. В папке же не было ни одного документа, ни единой бумажки!… Где, когда это произошло?! Это тот – деревня! Бежать – искать его?! А если раньше, еще там, внизу?… Бессмысленно… Но как же он мог, следователь, растяпа! И тут словно обухом врезало, да так, что искры из глаз: портрет! Вот где причина. И адрес… там же адрес записан того художника!
Костеря себя самым отборным матом, Артюша ворвался в комнату милиции, сунул под нос дежурному сержанту свое удостоверение, немедленно выставил за дверь всех лишних и схватился за телефонную трубку. К счастью, начальник следственного отдела был еще на месте. Стараясь говорить внятно, Артюша объяснил ситуацию. Борис Петрович все понял, но удержало его от немедленной и откровенной оценки действий молодого следователя, возможно, лишь то обстоятельство, что начальник, судя по его скупым репликам, находился в кабинете не один, а потому он не желал выставлять свой отдел в столь неприглядном виде. Но Артюшу сейчас уже не это беспокоило: чему быть, того, как говорится, не миновать. Другая мысль долбила виски: понятые! Они одни знали о допросе художника и картинке, которую тот нарисовал. А кто они сами? Один крутился рядом, делать ему было, видать, нечего. Вторая – тетка какая-то – откуда ее Самойленко откопал? «Есть у вас немного свободного времени?» – «Да не так, чтоб очень, но…» – «А документы имеются?» – «Ну а как же! Нынче ведь без них никуда, в бомжи запишут!» – «Предъявите». Вот тебе и все формальности. А если вспомнить – в первый раз, что ли? А оно вон чем теперь обернуться может!…
Выслушав сбивчивую речь Артюши, Борис Петрович холодно спросил:
– Вы вообще-то соображаете, что говорите?
– К сожалению, товарищ подполковник… Лучше б уж меня самого, как ту женщину…
– Вам виднее, – сухо ответил начальник. – Вещи погибшей и протокол изъятия вещкодов тоже были у вас?
– Нет, вещи, в смысле сумочку и всякие мелочи, взял с собой Самойленко, а протокол…
– Ясно. Возможно, у Сергея не такая идиотская память, как у вас, и он запомнил адреса и фамилии понятых, но это сейчас не основное. Слушайте приказ…
Подполковник сделал распоряжение быстро и четко, коротко переговорив по внутренней связи. Через несколько минут у главного входа в Колонный зал будет стоять служебная машина с оперативниками. Адрес этого Воротникова Ивана Акимовича, проживающего, как припомнил Артюша, где-то в районе метро «Черкизовская», а также номер его домашнего телефона следователь получит на трассе, по пути к дому этого художника.
– И не дай тебе Бог, – серьезно добавил подполковник, – если с его головы упадет хоть один волос. Шкуру спущу. Собственными руками…
Черная «Лада» девятой модели была припаркована на углу Георгиевского переулка и Большой Дмитровки. За рулем, низко надвинув на глаза черную кепку с коротким матерчатым козырьком, дремал водитель, облаченный в просторную кожаную куртку с меховым воротником. По погоде: уже не осень – еще не зима. Должно быть холодно, а пока держится относительное тепло, хотя ночами подмораживает. Странный такой конец ноября в этом году…
От выхода из метро «Театральная» наперерез заворачивающим на Большую Дмитровку машинам, нарушая элементарные правила движения, кинулись двое. Один – пожилой, в длинном плаще, меховом треухе и с холщовой сумкой в руках. Второй – совсем молодой парень в темном китайском пуховике и круглой вязаной шапочке. Перебежав к зданию Дома союзов, они торопливо зашагали вдоль него и, дойдя до угла Георгиевского переулка, оглянулись и ловко юркнули в двери черной «девятки».
