– Убедительно. Спасибо тебе, Гриша. Ну а вообще как жизнь?
– Это ты меня спрашиваешь? – рассмеялся Синев. – Мне на роду написано уйти в отставку майором.
– Иди ко мне, звезду добавлю.
– А что я буду делать со своими ребятами? Они ж в криминалку уйдут.
– Плохой, значит, ты воспитатель.
– Не во мне дело, – тяжело вздохнул Синев. – Я вон на каждом столбе по объявлению повесил: жду, зову, призываю… А что обещать-то могу? Да любой «браток» получает от хозяина втрое больше и в долларовом исчислении. А ребята молодые, хотят жить нормально. По-человечески. Но я ж не могу их этой человеческой жизнью обеспечить. Только научим, на ноги поставим, а он в какой-нибудь банк уже намылился. Для дяди готовить кадры? А на кой мне это?
– Вот я и говорю, иди ко мне.
– Подумаю. А за ласку – спасибо, Вячеслав.
После ухода майора Синева Вячеслав Иванович еще раз внимательно рассмотрел схему, нарисованную Гришей, и снова удивился, как близко обычно лежит истина. Ее бы только увидеть вовремя. Ну, Гриша-то – орел, и опыта ему не занимать…
Грязнов вновь вернулся к протоколам допроса Воробьева и Криворучко. Что-то его настораживало. Не разночтения, нет. Их, в общем-то, и не было, тем более если договорились заранее. Вот что. Голубев заезжал с дальнего конца дома во двор. Почему? Не знал, с какой стороны идет отсчет подъездов. Потому и проехал весь двор насквозь. А гаишники – те сразу заняли удобную позицию. Опять вопрос: почему? А вот и ответ в протоколе: «Мой напарник тут все ходы-выходы знает». Потому, значит, и опередили, и успели выгодные позиции занять? А киллер что же, удрать от них не мог? Откупиться? Как отмечено в протоколе – пухлый бумажник с деревянными и валютой.
И Вячеслав Иванович пришел к единственному, объясняющему все происшедшее выводу: никакой погони не было, а была четко разработанная засада. Вот на этом надо и строить повторный допрос. Тут они не могли обговорить все до мельчайших деталей, тут они обязательно проколются. Грязнов уже снял трубку, чтобы звонить Турецкому, но вспомнил предупреждение. А если в кабинете у «важняка» уже стоит «жучок»? Телефон-то наверняка прослушивается. «Ха! А сотовый зачем?! Ну-ка, проверим крепость новой связи!»
Парочка долгих сигналов – и Турецкий отозвался:
– Это ты, Славка?
– Я. Вот решил проверить, а заодно…
– Понял тебя, – перебил Турецкий. – Как раз по этому аппарату я сегодня ночью и имел честь получить предупреждение. Ты слышишь меня?
– Слышу, – сник Грязнов. – Но все равно надо срочно увидеться.
– А почему бы и нет? Я тут писанину закончил, выхожу тебе навстречу. Встретимся через пятнадцать минут на углу Рахмановского. Заодно перекусим. Я угощаю…
После окончания утренней планерки у Турецкого Игорь Парфенов, чтобы не занимать долгое время у всех присутствующих, попросил Александра Борисовича уделить ему несколько минут. Они вышли в коридор и на лестничной площадке закурили. Игорь, стараясь говорить короче, изложил Турецкому свои соображения по поводу Комарова. Точнее, это были возражения Ларисы, утверждавшей, что Валерий за рулем никогда не пил. Это либо провокация, либо действительно белый свет стал на уши. И к тому же куда исчезла машина? Никаких следов.
Исходя из этих соображений, Игорь предложил проверить весь путь, проделанный Игорем, Ларисой и ее подругами из библиотеки, чтобы точно обозначить время. Было исходное и было конечное, когда зафиксирована доставка пьяного неизвестного гражданина в милицию. Теперь надо узнать, как распределялось оно, это время, между двумя зафиксированными данными.
Турецкий думал недолго:
– Водить машину умеешь?
– Умею, но…
– Что, прав нет?
– Права – дома. Зачем они без машины?
– А где я тебе шофера возьму?
– Может, попросить Ивасютина?
– Проси. Вот тебе мои документы, береги машину, я позвоню, вам позволят выехать. Валите, ребята и хронометрируйте. Может, вам эти девочки из «ленинки» что-нибудь подскажут. В общем, действуйте, и побыстрее. После обеда машина мне понадобится.
Теперь, предупрежденный руководителем следственно-оперативной группы, Игорь не стал лезть на рожон и привлекать к себе внимание библиотечных стукачей. Он позвонил по Ларисиному телефону, попросил позвать Аню или Лизу. Даме с томным голосом, поинтересовавшейся, кто звонит, робко ответил: «Один знакомый». «Хорошо», – хихикнула понятливая дама.
– Я слушаю, – раздался наконец тихий голос.
– Простите, это Аня или Лиза?
– Аня. А кто со мной?…
– Вы одна или рядом кто-то есть?
– Одна.
– Прекрасно. Слушайте меня. Я тот вчерашний следователь, который был у вас и разговаривал с Ларисой Ляминой. Дело, Аня, очень серьезное. Поэтому я прошу вас помочь мне. Если у вас есть возможность освободиться часа на два, сделайте это срочно. Я подъеду к вам и подожду, где вчера, у бюро пропусков. Я могу рассчитывать на вашу помощь? Но так, чтоб ни одна живая душа о том не знала?
Девушка наверняка растерялась. Она отвечала, что слушает, а сама продолжала молчать. Наконец разродилась:
– Хорошо, я сейчас постараюсь.
Она в самом деле постаралась, так как, подъехав с Ивасютиным через пятнадцать минут к библиотеке, Игорь увидел у входа в бюро пропусков девушку – маленькую, черненькую и робкую. И первый свой вопрос она задала о Ларисе: где она, почему не на работе, почему дома как-то странно отвечают, что ее нет, и ничего больше не говорят. В общем, это был не вопрос, а целая груда восклицаний, на которые Игорь, естественно, тоже не мог дать никакого вразумительного ответа. Он проводил Аню к машине и, памятуя напутствие Турецкого – в машине никаких разговоров не вести, провел с Ивасютиным и девушкой снаружи короткое совещание. Маршрут наметили от Мясницкой. По счастливой случайности Аня запомнила время, когда они закончили поминать Марину Борисовну, и Валера, как звала его Лариса, высадил девушек возле арок метро. Заметили время и поехали к дому, где жила Лариса. На улице Александра Невского немного постояли, чтобы дать время «для разговора – минут пятнадцать, не больше», так говорила Лариса. И затем отправились в Сокольники.
Комарова, как отмечено в протоколе, нашли возле универсама. Отсюда доставили в милицию. Проехали и туда. Весь маршрут занял около часа, точнее, пятьдесят семь минут. Десяток минут можно набросить на вечернюю суету, транспортную неразбериху. К слову, никаких серьезных транспортных аварий на маршруте в тот вечер зафиксировано не было. Но – тем не менее. Что же получается?
Для того чтобы упиться до потери пульса и где-то разбить себе голову – перелом основания черепа – Комарову понадобилось лишь десять-пятнадцать минут. Такое возможно? Да, если иметь дело с законченным алкашом. Но Комаров был трезв как стеклышко. Каков же вывод? И еще он сказал Ларисе, что его определенно преследует гаишная машина. Не останавливает, не проверяет документов, не обгоняет. А идет сзади, словно следит.
