– Да, ты знаешь, Зинуля, и у меня из головы все никак не выходит этот мужик… Надо ж, чтоб так не повезло бедолаге.
– А-а, ты про того? Ну там-то картина была ясная. Юра сразу определил перелом основания черепа. И сказал: девяносто девять из ста, что до утра не дотянет. Как в воду глядел.
– Юра – это кто? – с нарочитой ревностью спросил Воробьев.
– Дежурный врач… – Она неожиданно хмыкнула. – Ну, козел! – И, увидев непонимающие глаза Воробьева, добавила, смеясь: – Только это между нами, а то он такой, что и выгонит за милую душу, ладно?… У него вроде как игра такая: если угадал, пошли в процедурную. Девчонки ходят… Да ему много-то и не надо. Больше для форсу.
– И ты тоже? – поморщился Воробьев. – Нравы у вас, однако…
– Ну да, как же, пошла я с ним! Лидку, говорю, забирай и отваливайте, а мне еще хлопот… Отвязался.
– А со мной ты как же? Или влюбилась? – пошутил он.
– Держи карман, влюбилась! Ты – другое дело. Вежливый, за хохол не хватаешь, и вообще…
– Чего вообще?
– Ничего, говорю, мужичок, в порядке. А ты не станешь меня обижать?
– Это как же? – удивился он.
– Ну… кто вас, мужиков, угадает… Думаешь, положительный человек, а в нем вдруг такой бес оказывается! Считают, если ты в медицине, так тебе и черт не брат, все можно…
– Нет, это ты зря. Я себе ничего такого не позволяю. И вообще я к вам, женщинам, отношусь всегда с уважением.
– А почему тогда не женат?
– Откуда знаешь?
– По глазам твоим догадалась. И бабы у тебя давно не было, верно говорю?
– Точно! – усмехнулся Воробьев и подумал: «Ишь какая ты у нас наблюдательная!» Но вслух произнес: – А не женат потому, что хорошей до сих пор не встретил… Но я все о том мужике никак забыть не могу. Представляешь – ни документов, ничего такого, чтоб узнать, кто, откуда, как случилось, что перелом схлопотал. И вот у него как раз может быть семья, родители. Ждут, волнуются, морги обзванивают… А вы хоть сведения даете о покойниках?
– Сообщают, – сразу поскучнела Зина, для которой собственные профессиональные темы были, видно, очень неинтересны. – Доставили, мол, такого-то. И описание – возраст, приметы… Но это в морге. Ну о чем мы говорим!
– Сейчас, Зинулечка, – заторопился, придав лицу виноватый вид, капитан. – Понимаешь, я в некотором роде ну как бы причастен… Вот и подумал, может, этим, которые у вас в морге, санитарам, сообщить бы, что если кто позвонит или станет интересоваться, ну, в общем, спрашивать об этом мужике, то чтоб и мне узнать. Я бы и телефон свой оставил. Не для родственников, конечно, им до меня никакого дела, естественно. А санитар бы, или кто там у вас главный, звякнул бы мне, глядишь, и я бы помог чем…
– На кой тебе вся эта тряхомудия? Других забот, что ли, не хватает?… Ну, если хочешь… Пиши свой номер, пойду отнесу. Или давай вместе пойдем.
– Да нет, чего я… – засмущался Воробьев. – Ты среди них свой человек, а я – посторонний. Да еще милиционер. Подумают еще Бог знает что! А так, думаю, вроде последнее доброе дело человеку сделаем, а? И запиши мне заодно, как им туда звонить и кому.
– Уговорил, речистый, – улыбнулась она, взяла листок с телефонным номером, – тогда стой тут и никуда без меня не уходи. И учти, за это – оплата отдельная.
– Это в каком смысле? – вроде бы не понял Воробьев.
– А вот вернусь – объясню! – засмеялась она, убегая.
Чего тут было объяснять!… Раз деньги берет, значит, профессионалка. В больнице работает, а там у них строго, проверки регулярные, поэтому и опасности нет. Но чтоб профессионалка с ментом пошла, как говорится, почти по собственной инициативе, такого что-то не мог припомнить Воробьев. Если уж ему и приходилось «снимать» подобных девиц, то об оплате их труда даже и разговор никогда не заходил. Или это она так, в шутку?…
Она вскоре вернулась, кивнула, что все в порядке, и сказала:
– Ну, больше у нас нет проблем? Можно идти?
– А зачем же ходить, такие красивые ножки утомлять, когда мы и на колесах можем?
– Ах ты хитрюга! – обрадовалась она. – А сам что говорил?…
Через минуту, сидя в машине, она откинула с головы меховой капюшон, движением головы раскидала по воротнику пальто неожиданно густые каштановые волосы и искоса посмотрела на Воробьева.
– А ведь я тебе нравлюсь, точно?
– Еще как! – подмигнул Воробьев. – Давай сейчас подскочим к универсаму и кой-чего наберем. Чтоб потом уже не выскакивать.
– Эй, молодой человек! – воскликнула она. – А ты чего такого напридумывал себе? Ну-ка быстренько делись планами, а то я с тобой никуда не поеду!
– Какие у нас с тобой могут быть планы! Я приглашаю тебя в гости. Бардака у меня, ой, извини, – хмыкнул он, – я в том смысле, что холостяцкого беспорядка не терплю. Знаешь, носки в борще или мышь в чайнике… Нет, у меня чисто. И погулять, и отдохнуть можно. И я очень хочу, чтобы ты согласилась. Давай устроим праздник.
– Что я могу сказать? – весело вздохнула Зина. – Ты так здорово уговариваешь, что устоять, честное слово, просто невозможно. А вот еще объясни: почему, если живешь в том доме, все-таки на машине приехал?
– А вдруг бы ты отказалась? Вот и повез бы к тебе домой, – печально вздохнул он.
– Далеко бы пришлось… Я в Софрино живу.
– Это по Ярославке? Господи, даль-то какая!
– А чего? Полста верст, час с хвостиком. И дежурство не каждый день. Вот теперь могу целых два дня гулять, отсыпаться. Ну так как теперь, повез бы?
– Запросто… только до меня ближе.
– Молодец. Хороший кавалер, – с удовольствием отметила она. Ее симпатичная мордашка сияла от заманчивого предложения этого несомненно милого, но уж больно застенчивого милиционера. Она подумала, что застенчивость – это не страшно, не самое худшее качество у мужчин, легко поправимое, было бы только желание. А желание у него действительно было – это она увидела в его глазах, которые так и прикипели к ее крепенькой и соблазнительной ножке, что будто невзначай выглянула из-под распахнувшегося на коленке пальто. Зина удостоверилась, что он созрел, и машинальным движением – оп! – поддернула выше и без того короткую юбку. Ну-ка, а сейчас как?…
– Зина, – с укором, хрипловатым голосом заметил Воробьев, – если ты не прекратишь немедленно меня заводить, мы не тронемся с места. И ни в какой магазин не поедем, и ни в какой дом.
– Это почему же? – изумилась она и повернулась к нему всем телом, распахивая при этом пальто, чтоб он увидел ее всю – от круглых, полных бедер до высоких острых грудей, туго обтянутых шелковистой тканью.
– А потому, – в буквальном смысле пожирая ее глазами, нервным голосом сообщил он, – что я сейчас плюну на весь мир, схвачу тебя и… и никто меня не осудит, – на тяжелом выдохе закончил он.
