Аркадий Юрьевич Лямин, отец Ларисы, будучи человеком сугубо прагматичным, старался всегда поступать таким образом, чтобы в любом его деле присутствовало как можно меньше эмоций. Сферой его деятельности было строительство, а следовательно, сугубый расчет. Вот и приглашение его из уральской провинции в Москву исходило в первую очередь от самого Президента, что в определенной степени подчеркивало его несколько отличное от других вице-премьеров положение в правительстве. Поэтому и просьбы его, высказанные в мягкой, почти дружеской манере, воспринимались поднаторевшими в госинтригах товарищами в качестве указания к исполнению. Аркадий Юрьевич знал это и старался не злоупотреблять просьбами. Вот и к нервическому, почти на грани истерики, требованию дочери постарался отнестись с изрядной долей снисходительности. Молодежь – все у них всегда чрезмерно и совершенно излишне эмоционально. Хотя наверняка все их проблемы, вместе взятые, яйца выеденного не стоят. Но, понимая, что противостоять напору дочери все равно не удастся, вздохнул и приготовился слушать. Настроение было в этот вечер не то чтобы из ряда вон, но, скажем, умиротворенным. Поэтому и первую свою реакцию он мог бы обозначить словом «недоумение». Никак не мог он взять в голову, что за чертовщина творится в этом их богоугодном заведении. Ну, интриги – понятное дело, они, по нынешним временам, даже в общественных туалетах во главе угла. Но чтоб какие-то кровавые «разборки»!… Нет, все это, конечно, преувеличение, эмоции все это, но… Словом, он пообещал дочери попросить соответствующих товарищей поинтересоваться положением дел в «ленинке», тем более что пора действительно заниматься там ремонтом, ну а под этим соусом… Ладно, разберемся, что к чему.
Лариса скоро поняла, что в споре с Валерием оказалась права: все отцовские «да, да» можно было рассматривать лишь как единственно возможный для него способ отвязаться от настырной дочери. И тем отчаяннее прозвучала ее мольба срочно обратиться в милицию. Ведь есть же у него какие-то связи, чтоб узнать, проверить, где может находиться Валерий. Она чувствует, что ему сейчас очень плохо, у нее сердце разрывается от боли…
Ох, молодежь!… Только и оставалось Аркадию Юрьевичу вздохнуть и на ночь глядя тревожить усталого человека.
Борис Вадимович Кашинцев, недавно назначенный заместителем министра внутренних дел, был земляком и сослуживцем Лямина. Вместе пришли в обком партии еще при Самом, обоих теперь и перетащил в столицу Президент, видимо нуждаясь в верных людях. Ну что ж, раньше не подводили, стало быть, не подведут и сейчас. К Кашинцеву мог обратиться Лямин, объяснив все в конце концов чисто родительскими чувствами, тот по-приятельски мог понять его.
И действительно, несмотря на уже достаточно позднее время, Борис Вадимович, перекинувшись с новым вице-премьером парой фраз о том о сем, вспомнив недавнее прошлое, пообещал разобраться и перезвонить, если что-то на самом деле случилось.
– Как он хоть выглядит-то? Или во что одет? – спросил, завершая разговор. – Какая у него машина? Номер?
Лямин извинился и передал трубку дочери, которая быстро и толково объяснила заместителю министра суть своих опасений. И при этом не забыла упомянуть о гаишной машине, которая, по словам Валерия, ехала за ними чуть ли не от Мясницкой.
– Ну, это уж мистика какая-то! – засмеялся Кашинцев. – Ладно, спите спокойно. Думаю, завтра все у вас будет в порядке. А он вообще-то кто вам? Жених, что ли?
– Вроде того, – засмущалась Лариса.
– Это что-то новое, – хмыкнул Кашинцев. – Ни за что б не додумался, что появилась и такая форма общения…
Хозяин был очень недоволен. Конечно, случались сложные ситуации у капитана Воробьева, и не раз. Но чтоб такой прокол! Надо было лишь припугнуть этого вшивого интеллигентика, заткнуть ему пасть, отвадить от библиотечных дур, требующих учинить вселенский шмон. Простое же дело… Ну а раз уж начали его «мочить», так надо было и заканчивать, и все концы в воду. А получилось ни то ни се: в ментовку сдали, так мало того, еще и в реанимацию сунули. А он очухается – и что дальше?
Впервые Воробьев слушал далеко не благостную речь Хозяина, обычно говорившего мягко и со своеобразным таким юморком, от которого, правда, могли и мурашки по спине пошуршать. Капитан понял, что они с сержантом совершили непростительную глупость, и теперь готов был любым способом загладить свою вину. Только не знал, как это сделать, чтоб не оставить следов. Проще всего, конечно, явиться в больницу, напялить белый халат, найти этого хмыря в реанимации и с ходу заткнуть ему глотку. Но могут быть случайные свидетели, а Хозяин требует всегда чистоты исполнения. Не станешь же «мочить» всех подвернувшихся под руку санитарок – старушек этих Божьих.
Трубка сотового телефона, казалось Воробьеву, раскалилась в его руках от напряжения. Наверняка понял это и Павел Антонович. Подумав немного, он сказал уже более миролюбивым тоном:
– Ладно, попробую выручить вас еще раз. Через полчаса стойте возле метро «Сокольники». К вам подойдет мой человек. Я скажу ему, что делать дальше. А вы его слушайтесь во всем. Смотри, капитан, если так дальше пойдет, то будет, как в той песне, слыхал, поди? «Никогда ты не станешь майором…»
Через полчаса к их машине подошел невысокий пожилой человек с небольшим баулом. Он молча открыл заднюю дверцу, сел и велел ехать в Остроумовскую. Потом все тем же тоном, не терпящим возражения, приказал капитану пойти в справочную, к дежурному врачу, если таковой имеется, и проявить максимальную заботу о «клиенте», доставленном в больницу сегодня вечером: в каком состоянии, где лежит, какая требуется помощь и все прочее.
Задание было не Бог весть какой сложности, и Воробьев разузнал все необходимое от симпатичной дежурной медсестры, которая не сочла за труд и сама отвела необычно заботливого милиционера в реанимацию и показала бокс, где под капельницей со льдом на лбу лежал тяжело травмированный парень. Посетовав на бренность человеческого существования и заодно приласкав походя кокетливый задок похотливой медсестрички, Воробьев многозначительно пообещал еще заглянуть, желательно к концу смены, тем более, что транспорт свой, а холостому человеку много ли надо!… С хиханьками да хаханьками проводила девица молодого капитана на первый этаж, к выходу из приемного покоя, махнула ручкой, мол, до утра, и убежала к себе наверх – продолжать скучное и неблагодарное дежурство.
А в это время наблюдательный милиционер давал полный отчет нарочному Хозяина обо всем увиденном в больнице. Того интересовало буквально все: во что одеты больные, ходят ли сейчас по коридору, есть ли врачи, сколько народу в боксе, чем отгорожены друг от друга, есть ли в дежурке мониторы и так далее. Капитан, как мог, отвечал с максимальной точностью. И сам удивлялся собственной наблюдательности.
Наконец нарочный, как упорно называл его про себя Воробьев, принял решение. Раскрыв баул, он облачился в нечто напоминающее больничную одежду, натянул на лысину белесый парик и надел легкие тапочки. В карманы положил небольшие свертки. Вышел из машины и велел проводить его через приемный покой. Пока сам капитан отвлечет внимание санитаров, он сумеет пройти в больницу. Точно таким же образом его надо будет встретить и вывести ровно через пятнадцать минут.
