– Кому? – ринулась в бой Лариса. – Они искали те документы, о которых постоянно говорила Марина. Она заявила, что предаст гласности факты разворовывания фондов «ленинки». Они ее убили за это! А тут искали компромат на себя. Я теперь знаю, чьих это рук дело! Я все знаю!
– Молчи, молчи… – пробовал образумить ее Валера, но Ларису несло.
– Я старалась не посвящать отца в наши проблемы, у него и своих достаточно. Но теперь – все! Пусть правительство наконец займется этими подлюгами! Этого я им не прощу!…
В общем, кроме эмоций, ничем не могла бы подтвердить своих подозрений Лариса Лямина. Ее фамилия произвела впечатление на участкового. Ну и что? «Я знаю» – не факт. «Я уверена» – где доказательства? Одни слова. А тут орудовала опытная бригада, все на голову поставили. Уж и не рад был участковый, что помимо воли оказался втянутым в какую-то явно криминальную историю с плохим концом. А ему лично все это было абсолютно по… извините, не нужно. И даже вредно. А за вредность стражам порядка нынче никто не платит. Поэтому пишите, граждане хорошие, заявление, мы его зафиксируем в особой книге заявлений и жалоб граждан, перешлем по инстанции, и пусть там себе разбираются. А квартирку-то мы закроем, опечатаем. И следов своих – тоже оставлять не надо. Мало других забот у служивых людей? Чего теперь усложнять, если хозяйка померла… ну, согласен, убили, так ведь тем, наверху, видней! Вот им и передадим заявление… со всей нашей надеждой, а как же! Но торопиться и делать преждевременные выводы, а также бросать неподтвержденные обвинения – не будем, не надо. Себе же, девушка, хуже делаем…
Наверное, он был в чем-то прав, этот осторожный участковый…
Соседняя с подъездом дверь принадлежала магазину со стендалевским названием: «Красное и белое». Но торговали тут вином и более крепкими напитками. Настроение было отвратительным, и Лариса, не встретив возражения со стороны спутниц, – Валера же был за рулем, – купила две бутылки светлого молдавского вина «Совиньон». Тарой послужили валяющиеся в бардачке машины стаканчики из-под йогурта.
Не представляла, поди, Марина Штерн, женщина, ценившая этикет, деликатность и некоторую изысканность застолья, что поминать ее будут таким вот образом. Спасибо, как говорится, не на мусорном бачке с разостланной газеткой, как это еще совсем недавно делала некоторая интеллигентная московская публика, возвращаясь с работы домой.
Горькие это были поминки: не хотелось ни о чем говорить, ничего вспоминать не хотелось, да и посуда была неудобной: вино проливалось через острые пластмассовые края. Что ж это за жизнь у нас такая, что ничего не получается по-человечески? От рождения до похорон – все убого, как-то по-воровски, и всем без исключения ты должен. Тебе – никто.
Валерий хотел было предложить пойти в какое-нибудь кафе или чайную, которыми славилась недавняя еще улица Кирова, но, проехав по переименованной в Мясницкую и увидев с десяток ресторанов с иностранными именами, сам же и отказался от собственного предложения, понимая, что и цены в них иностранные. А его карман – главного специалиста Министерства культуры России – рассчитанный всего-то на двести пятьдесят тысяч – большего он и не стоил, по мнению властодержателей министерских, – не смог бы потянуть иностранного качества обслуги. Поэтому он предложил и закончить траурный вечер в машине.
Девушек затем высадил на Дзержинке – никак не мог приучить себя, что станция метро уже несколько лет называется «Лубянкой», а по разным ассоциациям – неизвестно, что хуже для памяти: выражение «подвалы Лубянки» в объяснениях не нуждается. Ларису же собрался отвезти домой, на Александра Невского, в дом, построенный из розового, так называемого «партийного», кирпича. Одно время даже байка ходила на тему о том, что строители поступили правильно, возводя здания для партийной элиты, легко отличимые от всех прочих. Это очень понадобится, когда народ пойдет наконец громить новых господ. Тут уж не спутаешь. Однако время показало, что не тот пошел народ, нам бы лучше поглядеть, как других из танков расстреливают, а чтоб «сарынь на кичку!», так об этом и воспоминаний не осталось. Вот и стоит шикарный дом напротив Белорусского вокзала, и живут в нем все те же высокопоставленные чиновники, бывшие партийцы – ныне яростные демократы. И Ельцын вон в том подъезде жил, а как переехал, говорят, все детям оставил. Молодец, если не ты, то кто о них позаботится? Вот и Ларисин папаша живет тут, имея вполне нормальную четырехкомнатную квартиру. Когда однажды Ларису в приступе обостренной справедливости вдруг занесло в том смысле, что придут ведь и крепко спросят, Аркадий Юрьевич, уже получивший приглашение занять пост вице-премьера российского правительства, но еще не сделавший и шага на новом поприще, пожал плечами и заметил:
– Не нравится? Давай переедем в пятиэтажку, куда-нибудь в Дегунино. Я не возражаю. Но лично тебе будет труднее добираться до работы. Мне наплевать, за мной машина закреплена…
В общем, как понимал Валерий, папаша у Ларисы был вполне нормальным мужиком, и с ним наверняка следовало бы поговорить о делах, творящихся в библиотеке. Правда, знаком он с Аркадием Юрьевичем был, в общем, шапочно. Но в любом случае, если уж вице-премьер окажется бессильным против библиотечной мафии, иными словами и не назовешь, то тогда, как говорят, ваще гаси свет.
На вопрос Валеры, как дела у отца, Лариса лишь раздраженно махнула рукой: мол, занят, не до нас.
– Но ты же, в общем, правильно предложила, что надо бы ему рассказать, в том смысле, что…
– Ах, оставь ты! – поморщилась Лариса, продолжая думать о чем-то своем. – Ты же сам должен понимать, что наши проблемы для него, как лишние… гири на яйца… – При всем своем высоком образовании Лариса иногда бывала грубой, как извозчик. И даже бравировала своей «земляной» лексикой.
– Чего-то не нравится мне вон тот гаишник, который вроде бы как ведет нас, – заметил он задумчиво, чтобы переменить тему да заодно поделиться своими сомнениями. – От самой Мясницкой катит, не отстает. Но мы ж нигде ничего не нарушили. Странный какой-то.
– А может, он видел, как мы вино распивали, и решил, что ты тоже?
– Тогда б уже давно прижал нас… Да ладно, черт с ним. Может, просто показалось. После Марины такое ощущение, будто все время ловлю на себе чей-то взгляд. А оглянусь – никого. А тебе не кажется, нет такого чувства?
– Совсем плохой стал, – с иронией хмыкнула Лариса. – Ладно, приехали, высаживай. Может, поднимешься?
– Нет, наверное, настроения никакого. А ты попробуй все-таки поговорить с отцом. Сам он вряд ли сможет приказать милиции разобраться во всей этой чертовщине с погромом у Марины, но ведь есть же у него кто-то, кто за это дело отвечает?
– Может, и есть, – устало отмахнулась Лариса. – Значит, не поднимешься?
Он отрицательно покачал головой.
– Ну ладно, до завтра, – бросила она, походя чмокнула Валеру в щеку и выскочила из машины.
Валерий подождал, пока она не скроется в подъезде, и «отчалил» в направлении своего дома, на Русаковскую, в Сокольники.
