– Поди, какие-нибудь полгода назад даже и мечтать не мог о такой экипировочке… Ну и ну!
– А то! – отозвался Турецкий, набирая номер. Прижал трубку к уху и стал шарить глазами по верхнему этажу «раненого» дома. – Алле-о, Гюльчатай? Покажи личико-то!… Нет, не вижу. Тогда хоть мигни окошечком!
Грязнов задрал голову и стал тоже наблюдать за верхним рядом окон. Вот одно из них погасло и снова вспыхнуло.
– Понял, – тут же сообщил Турецкий. – Ну что ж, коли желание не пропало, так и быть, отворяй. Поднимаемся. Только учти, всякая любовь отменяется, поскольку со мной Грязнов, а он терпеть не может всех этих глупостей. – Он задвинул антенну, закрыл микрофон трубки и протянул ее Грязнову: – На, владей по праву. Это тебе в качестве поздравления от меня. В Японии считается лучшим.
– Чего это ты? – даже растерялся Слава. – Больно дорогой подарок-то!
– Чего достоин, то и получай. Все, бери без разговоров. Скажу по секрету, я себе тоже купил, не такой, разумеется, попроще. Решил: однова живем! Так что буду с тобой теперь тайно разговаривать прямо из теплого сортира. Сбылась, понимаешь, мечта идиота. Пойдем, нас уже ждут. – Саша взял с заднего сиденья букет гвоздик, захлопнул дверцу и нажал на пульт. «Семерка» благодарно вякнула.
Они вошли в соседний подъезд. Лифты в доме еще не работали. Механики, видно, решили, что сегодня народ и так обойдется. Грязнов с сомнением покачал головой, прикидывая, что здесь седьмой этаж равен десятому в обычном доме.
– Зато по дороге поговорить можно, – нашелся Турецкий.
– Ага, и вниз потом – одно удовольствие, – подхватил Слава.
– Утром-то? – невинно поинтересовался Турецкий, чем сильно насторожил Грязнова.
– Так к кому идем?
– Сейчас познакомлю.
– Устал! – неожиданно в сердцах сказал Слава.
– Давай передохнем.
– Не в том смысле. Сижу, понимаешь, у себя, бабки за день подбиваю. Хозяйство мое – не тебе рассказывать. Тут звонит Кашинцев. Замминистра такой у нас недавно объявился, из Свердловской области, из дорогих высокому сердцу земель, так следует понимать. Оказывается, в этом доме какая-то курва проживает, с которой у нашего замминистра либо приятельские, либо интимные связи. Короче, вставляй, Грязнов, себе в зад фитиль и – ракетой на Таганку, где очередная диверсия, кровища и вонища! Дом на воздух взлетел, понимаешь, а МУР сидит себе и ушами хлопает. Ну, в общем, сам видел: понагнали со всей Москвы, а дело, может, и яйца выеденного не стоит…
– К сожалению, Славка, боюсь, что стоит, – вздохнул Турецкий.
– Да я ж не про тетку ту, сгоревшую! Я – вообще… Устал от дураков, Саня. А к кому это мы поднимаемся? Слушай! – Грязнов даже остановился. – А если это?…
– Боишься с той курвой познакомиться? – совсем уже неприлично захохотал Турецкий. – А может, она вовсе и не по этой части? Хотя, если честно, ни в чем нельзя быть до конца уверенным. Но ты на всякий случай челюсть рукой придержи, а то – не ровен час – отвалится от изумления…
В этот момент Турецкого не очень деликатно взяли под локоть. Он обернулся и увидел длинноволосого, худосочного юношу с редкой растительностью на лице и фотокамерой со вспышкой в руках. Еще парочка камер болтались на плечах – справа и слева. Ну прямо «акула пера» – украшение одноименной телепрограммы.
– Извините, я вижу перед собой начальника МУРа и следователя из Генеральной прокуратуры? Надеюсь, вы не станете отрицать этого? – совершенно голубым голосом спросила фотоакула.
– Ну и что? – рявкнул Грязнов и отвернулся: недоставало еще быть запечатленным на пленке этого ретивого юнца.
– Я не представился, вот. – Он вынул из брючного кармана красную книжечку удостоверения. – Пожалуйста, служба информации агентства «МК – Новости». У меня вопрос о пожаре…
– Можете получить информацию на месте происшествия, – вмешался Турецкий. – Там работает следователь Игорь Васильевич Парфенов. Все вопросы к нему, если он соизволит… Извините. Пошли, Славка. – И, войдя в подъезд, объяснил свою необычную уступчивость: – Пускай пошумят. Да и Игорю пора учиться общаться со средствами массовой информации. Все на пользу.
Глава 4.
Звонить в дверь им не пришлось, поскольку, едва они поднялись на площадку, она отворилась сама. Грязнов, стоявший за спиной Турецкого, громко фыркнул, мол, здрасьте вам, пожалуйста!
Еще бы: на пороге стояла Лиля Федотова, следователь все той же Генпрокуратуры и по разным делам – то правая, то левая рука «важняка» Турецкого. Естественно, в зависимости от ситуации. Она даже и сидеть одно время предпочитала в кабинете своего старшего товарища, Александра Борисовича, за соседним столом, напротив. «И если Сашка ее до сих пор не трахнул, – подумал Грязнов, – то он совершил явную ошибку… Тьфу ты, черт! Полковник, о чем ваши мысли?! Довольно-таки стыдно завидовать товарищу…»
Лиля была мало сказать – восхитительна, она выглядела так, будто… Грязнов уже открыл рот, чтобы выразить словами то, что обычно тщетно пытаются объяснить междометиями. В темноте. И наедине. Но повисшая на шее Турецкого красотка – или это просто тут освещение такое? – сделала большие глаза и прижала палец к губам. Из чего следовал вывод, что обычные вольности, принятые между друзьями, на сегодня отменяются. И отменяются они по причине наличия в квартире посторонних, чьи громкие голоса доносились сюда.
Лиля отпустила Турецкого и сделала изящный книксен Грязнову, который тут же окончательно утвердился в мысли, что, если Сашка оказался лопухом, у него, у Вячеслава Ивановича, возможно, появятся некоторые шансы.
– Много гостей-то? – тоном старого брюзги спросил Турецкий. – А ведь обещалась… обнадеживала, все вы бабы на один аршин.
Он протянул Лиле букет, достал из внутреннего кармана черную бархатную коробочку и открыл крышку. Лиля всплеснула руками:
– Господи, красотища какая!
Грязнов сунул нос поближе, вздохнул:
– Элегантная вещица!
Свесившись из коробочки, искрилась какими-то хитрыми своими гранями великолепная золотая цепочка.
– Это мы тебя со Славкой поздравляем, – великодушно заметил Турецкий. – Ну а за внешний вид извини. Мы прямо с пожара.
– Заходите, заходите, – заторопилась Лиля, и Грязнов заметил, что она все же несколько смущена, будто испытывает некую неловкость перед ними. – Раздевайтесь, вот – ванная, умывайтесь и – к столу. Саша, на полотенце! Я побегу, мальчики, к гостям, да?
– Вот же задница! – намыливая руки, с досадой сказал Турецкий. – Сашенька, никого не будет, честное слово! Все меня оставили! Я так страдаю от одиночества! Ну хоть бы кто теплое слово сказал, в щечку поцеловал! Сю-сю-сю, твою мать!
Грязнов засмеялся: уж очень ловко он скопировал Лилю.
