Ирина Генриховна не раз и не два предъявляла мне вполне законные претензии по поводу того, что я забросил, как она выражается, свой дом. Ей, видите ли, надоело все и в первую очередь моя работа, которая мне дороже семьи. Она права, но от этой правоты мне не легче.
Удивляюсь я одному: как только наша дочь Ниночка нас терпит, таких родителей? Придет время, и она нас рассудит и все поймет. Впрочем, на это надеются все родители. И нечего расстраиваться раньше времени. Что это изменит?
А тут еще эти несчастья на мою голову. Как можно ночевать дома, когда в Москве творится такое? Будто какой-то монстр сошел с ума и крушит все направо и налево, пожирая людей со всей немыслимой жестокостью. Будто бес вселился в это чудовище, оно убивает, убивает, убивает.
Но это не монстр. И маньяком его назвать нельзя. Те, кого он убивает, не безвинные граждане. Это подчас такие же гориллы, у которых руки по локоть в крови. Безумие какое-то.
Если это американец Портнов так разгулялся, то приходится признать его исключительную силу и изворотливость.
Сейчас приедет Грязнов и расскажет все криминальные новости. Я люблю этого мужика. В братском смысле слова. Сейчас стало опасно признаваться в таких симпатиях: однополая любовь стала популярна в наше смутное время. В фойе театра, к примеру, украдкой поглядываешь на роскошную женщину, а в это время кто-то оценивающе глядит на тебя, причем не прячась особенно. И смотрит вовсе не женщина. Хотя и мужчиной такого типа не назовешь.
О чем ты думаешь, Турецкий?
Кажется, ты элементарно заработался. Возьми отпуск.
Самое время. Отдохнешь где-нибудь в Юрмале или еще у какого-нибудь моря, наберешься сил, загоришь, а товарищи твои пока в это время всех бандитов переловят. Что плохого? Подумай, Турецкий.
Да кто тебе даст отпуск? Да тебя даже пинками никуда не выпроводишь. Будешь ведь отбиваться.
Ну вот. Дождался, слава тебе Господи! Шаги. Знакомые шаги. Это Грязнов.
Дверь открылась, и без стука вошел Грязнов.
– Не спишь? – осведомился он. – Все бодрствуешь?
Вот за что я его особенно люблю, так это за умение задавать своевременные вопросы.
– А что ты не стучишь? А вдруг я здесь не один?
– Кому ты нужен! – усмехнулся он.
Я чуть не задохнулся от этой наглости. На себя бы посмотрел!
Но нужно было как-то отвечать, и поэтому я сказал:
– Тебе-то уж, во всяком случае, понадобился. Что это ты приперся посреди ночи?
– Соскучился, – ответил Грязнов. – Ситуацию обсудить надо.
На этот раз мы сразу, без привычных своих хохмочек, приступили к делу. Обсудили действия «Пантеры», перелопатили все убийства за последнее время лидеров криминального мира. И получилось так, что мы оба уперлись в Портнова. Это он ведет криминальную войну со всеми и против всех. Но Слава, кажется, не до конца был в этом уверен.
– Если не он, то какая-нибудь «Белая стрела», – сказал Грязнов
– Слава! – остановил его я. – Не делай мне весело, как говорят в Одессе.
«Белая стрела» – мифическая выдумка газетчиков. Эти журналисты, вернее, та часть, которую я называю журналюгами, придумали и запустили в средства массовой информации красивую, но абсолютно недостоверную легенду. Будто бы какие-то члены спецслужб, бессильные остановить преступную вакханалию, объединились в суперсекретную команду под названием «Белая стрела». Цель – методичная ликвидация «авторитетов» преступного мира. Мол, если государство не может – это сделаем мы. Ну и все в таком роде.
Легенда, повторяю, красивая, но… слишком красивая, чтобы быть правдой.
– Ну тогда этот Портнов – монстр! – заявил Грязнов. – Чудовище какое-то.
– Вот именно, – согласился я. И чувствую, что уничтожать он будет всех, кого сможет, пока его не остановят.
– Монстр, – повторил Грязнов.
– Понять его нельзя, но объяснить поступки можно, – заметил я. – Он завоевывает себе жизненное пространство…
– Почему понять нельзя? – спросил Слава.
– Потому что на нашем русском языке «понять» – это уже наполовину простить.
– Жизненного пространства почти все главари банд добиваются, и делают это отнюдь не в белых перчатках. Почему же этот такой отъявленный монстр? Не хочет быть в общем ряду?
Слава хотел докопаться до сути, и я, чем мог, помогал ему.
– Ты прав, – сказал я. – Он не только не хочет быть в общем ряду, он даже не хочет быть первым. Ему надо быть единственным.
– Мы вот тут рассуждаем, – поморщился Грязнов. – А он убивает. Но ведь его совсем просто взять. Он же не прячется.
– А доказательства? – спросил я.
– Ну да, – кивнул Грязнов. – Конечно. Ты приходишь, арестовываешь его, а потом его отпускают на все четыре стороны за отсутствием доказательств. Поневоле начинаешь понимать этих молодцов из «Белой стрелы». Сам бы взял автомат и…
– Бодливой корове Бог рогов не дает, – сказал я. – А тебе, если ты не понял, повторяю, надеюсь, в последний раз: нет никакой «стрелы». Это миф. Понял? Миф!
– Во всяком случае, красивый миф, – сказал Грязнов. – И вообще – зачем мы родились на этот свет?
– Эй! – испугался я. – Не философствуй, пожалуйста, в моем кабинете.
– Мы рождены, – напомнил Грязнов, – чтоб сказку сделать былью.
– Что ты предлагаешь? Создать «Белую стрелу»? Других дел у нас нет?
– Жаль, – вздохнул Слава. – Очень жаль.
– Я тебе сейчас скажу, в чем смысл нашего существования. Смысл нашего существования в данный момент состоит в том, чтобы доказательства, о которых шла речь, были в наших руках. Иными словами, нам нужно их добыть.
Грязнов встал с места и церемонно поклонился.
– Спасибо, что просветил, – торжественно проговорил он. – Век не забуду!
– Еще скажи – век воли не видать, – добавил я. – Короче. Я уверен, что все эти дела нужно объединять в одно производство и следствие вести нашей группой «Пантера».
– Нужна доказательная связь, – сказал Грязнов. – Впрочем, это твои проблемы. О доказательствах ты сам позаботишься – на то ты и прокурор.
– Да, но без МУРа мы никогда не раскроем все эти преступления, – запротестовал я. – Так что вы должны всех этих убийц найти, а доказательства их вины мы уж как-нибудь добудем, не боись!
– Сделаем все, что сможем, – без твердости в голосе сказал Грязнов.
– Послушай, – мне захотелось поднять ему настроение. – А что ты ко мне вдруг приперся среди ночи? Какую новость принес?
– Есть кое-что, – серьезно ответил он.
– Говори.
Слава как-то странно на меня посмотрел и сказал:
