Что орешь? — лениво спросил Демидыч, подавая магнитофон Фишкину.
Руки! — приказал один из парней.
Не стоит, мужики...
Второй парень выхватил пистолет, но тут словно подкошенный упал: Демидыч ткнул его пальцем в живот. Товарища, который потянулся было к пистолету, моментально прижал к тротуару и строго сказал:
Не балуй. А ты, — обратился он к Фишкину, — подойди.
Лиля не слышала, что сказал Ефиму Ароновичу Демидыч, но по выражению лица Фишкина поняла, что тому все стало яснее ясного. Демидыч не спеша разрядил пистолет, пропустил женщину вперед и пошел следом, прикрывая ее широченной спиной.
Ну, Демидыч, — проговорила Лиля, когда они сели и машину, — за тобой и вправду как за каменной стеной.
Делов-то, — улыбнулся Володя.
Не страшно? Припутают они тебя...
Че?
Спасибо, Демидыч, — сказала Лиля, обняла и поцеловала парня в щеку.
Не ожидал, — хмыкнул Демидыч.
Поцелуя?
По фене ботаешь.
И я от тебя не ожидала такой прыти.
Вскоре они уже были у здания «Белого дома».
Как и предсказывала Лиля, дальше подъезда Демидыча не пустили. В кабинет вице-премьера Лилю проводили сразу же, едва услышали фамилию. Лариса Ивановна встретила следователя Федотову суховато и немедленно перешла к делу.
Что можете сказать по этому поводу? — спросила она, подавая листы, отпечатанные на компьютере.
Да, это — моя статья. Я передала ее в газету. Содержание, видимо, вам уже известно, —мельком взглянув на листы, ответила Лиля. — Вам что-то не ясно?
Предлагаю вам отказаться от этой идеи.
Не вижу причины.
Причина в том, что в вашей статье фигурирует моя фамилия.
И что? Разве не вы возглавляли женское движение?
Послушайте, Лиля, — перешла на более мягкий тон Лариса Ивановна. — Скажу откровенно. Я понимаю, затронута ваша честь как юриста, как честного человека. Но ведь я и не знала, что этот идиот подделал вашу подпись!
В таком случае у вас нет никаких причин для волнений.
Заинтересованность моя заключается не в том, что я ничего не знала, но в том, что, пусть краем, будет запятнано мое имя.
Помилуйте, Лариса Ивановна! Да каким же образом оно будет запятнано? Если вы внимательно читали статью, то могли заметить, что в ней нет ни одного слова, направленного против вас лично. Я просто-напросто защищаю себя. Вот мое имя, моя фамилия запятнаны. И разумеется, я сделаю все, что в моих силах, чтобы смыть с себя позор.
Не будем лукавить, — помолчав, сказала вице- премьер. — Вам известно больше, нежели вы изложили в статье.
Мне известно многое.
В том числе и обо мне?
В том числе и о вас.
Очень жаль, но вы проиграете, Лиля.
Может быть. Мне вот что любопытно, Лариса Ивановна. По-моему, у нас свобода печати, материалы, как мне говорили, до опубликования не разглашаются, а у вас каким-то образом оказалась моя статья...
Статья ваша опубликована не будет.
Ну что же, значит, один редактор оказался трусом, таким же может оказаться второй, третий, но я убеждена, найдется четвертый, который, несмотря на ваше высокое положение, наберется смелости и опубликует.
Чего вы добиваетесь, Лиля?
Ничего, кроме того, о чем я сказала. Правды.
До свидания, — попрощалась вице-премьер.
Из вестибюля Лиля позвонила главному редактору газеты, где должна была появиться статья. Редактор подтвердил, что статья выходит в завтрашнем номере, он уже подписал верстку и не видит причин, почему она может не выйти. «Вам звонили?» — спросила Лиля. «Да. Но это не имеет никакого значения».
На следующий день газета не вышла вообще. На : тонок Лили в редакцию ответили, что главного редактора вызвали в министерство по печати. У Лили был крупный разговор с шефом. Турецкий объяснил ей, что она поступила не только глупо, но и противозаконно. Во-первых, она замешана в деле Фишкина— Стрельниковой. Во-вторых, не имела права помещать статью в печати. Рано или поздно Фишкина возьмем, сказал он, и не только его, старался он объяснить своему помощнику ситуацию, теперь же положение дел таково, что нужно добывать доказательства, да и вообще дело следует поручить иному работнику. Лиля молча выслушала и, в сердцах хлопнув дверью, вышла.
В машине, когда уже подъезжали к дому, Лиля вдруг расплакалась. Демидыч перепугался, он совершенно не выносил женских слез.
Это... как его... Кончай, слышь, — забормотал он. — Чего ревешь-то?
И, глядя в его глаза, полные истинного сострадания и жалости, Лиля вдруг рассказала все парню.
Как жить, Демидыч? Кругом ворье, взяточники, нечисть! Как жить?! А от меня требуют: соблюдай формальности! Какие могут быть формальности в борьбе с этой нечистью?!
Да ладно, — отмахнулся Демидыч. — Не переживай.
Вот и ты тоже... — проговорила Лиля, выходя из машины.
Демидыч, как и обычно, проводил женщину до дверей квартиры и попрощался.
В двенадцатом часу ночи в квартиру позвонили. Посмотрев в глазок, Лиля узнала своего охранника.
Я на минуту, — угрюмо выговорил Демидыч.
Что случилось-то? Проходи.
Демидыч тщательно вытер обувь, вошел в коридор, вытащил несколько листов бумаги, протянул хозяйке. Аккуратным почерком в бумаге, названной «Чистосердечное признание», было написано, что гражданин Фишкин Ефим Аронович целиком и полностью признает свою вину в злоупотреблениях и подделке подписей в документах, касающихся приобретения акций ряда предприятий, в том числе судоремонтного завода и пионерских лагерей, в чем глубоко раскаивается и сообщает эту информацию по своей инициативе...
Пошел я, — сказал Демидыч, берясь за дверную ручку.
Он жив? — шепотом спросила Лиля.
Кто?
Фишкин.
А что ему сделается? Дышит.
У него же телохранители...
Ну и что?
Дышат?
Должны, — подумав, ответил Демидыч.
Что я тебе скажу, Демидыч...
Парень кашлянул и вопросительно посмотрел на женщину.
Ты перестал чёкать.
Знать, отучил кто-то, — широко улыбнулся парень. — Пошел.
Не уходи, Демидыч, — негромко проговорила Лиля, но Демидыч услышал и застыл как вкопанный.
Все произошло так неожиданно и быстро, что Фима Фишкин ничего не смог сообразить. Он, услышав за собой глухой стук, обернулся, успел заметить неподвижно лежащих на асфальте двух своих телохранителей, а потом его приподняло, швырнуло в машину, и пришел он в себя лишь после того, как с ревом рванулась вперед машина и почуял холодный металл наручников на запястье. «Сиди спокойно», — сказал водитель. Фима скосил глаза и узнал в водителе того самого парня, что самым наглым образом отнял у него магнитофон. Ехали недолго, свернули в арку большого дома, остановились возле сквера. Парень достал из бардачка плотную папку, положил на нее чистый лист бумаги. «Ручка есть?» — спросил он, открывая наручники. Фима послушно вытащил дорогую авторучку. «Пиши». — «Что?» Парень толково объяснил, что требуется написать, но предупредил: Повторять не буду». И Фима, посмотрев на него, понял — повторять он действительно не будет, шмальнет или удавит. Прочитав написанное, парень аккуратно положил лист в папку, хлопнул крышкой бардачка. «Будь здоров. Запоминать номер машины не советую. Шагай». Фима уходил не оглядываясь. Противно подрагивали руки, вспотела спина, на лбу выступила испарина. Миновав арку, он облегченно вздохнул, остановил первую попавшуюся машину и поехал к дому. Возле подъезда топтались телохранители. Фиме хотелось сорвать на них зло, но он сдержался. Выслушав оправдания, сказал: «Думаю, не в ваших интересах предавать дело огласке. Молчите. Ничего не было. Понятно?» — «Понятно!» — в один голос откликнулись телохранители.
