Какая разница? Я под вами никогда не ходил. Заслужил — получай, нет вины — гуляй.
Что верно, то верно, — согласился Слон. — Уважали тебя. Особо за то, что по фене бегаешь, будто наш, родной, и на допросах морду не бил. Ну, конечно, и за это дело, — щелкнул по горлу Мишка. — Хочешь?
Ты шефу хотел позвонить, — напомнил Слава. — Может, он меня в гости позовет.
Уверен?
Если твой шеф — Ваня Бурят, то можешь не сомневаться.
Слон вытащил из нагрудного кармана портативный телефон, набрал номер, отошел в сторону. Хороший человек к нам залетел! Верно... А я хотел удивить, понимаешь... Лады. — Мишка обернулся к Славе: — Ждет. Банька у него готова. Настоящая, русская, веники березовые, дубовые, а хошь — пальмой парься или лаврушкой. Валим.
Ваня Бурят занимал небольшой коттедж на берегу моря. Как и положено хозяину, он встретил гостей на пороге дома. Рядом с ним, держа в руках хлеб-соль, стояла китаянка, девушка лет семнадцати с мраморным личиком, пухлыми губками и тонкими гибкими ручками. Она улыбалась, показывая белые зубы, и, вероятно, очень забавлялась представлением, в котором играла роль хозяйки.
Грязнов отломил кусочек хлеба, макнул в соль, положил в рот.
Как в России, — улыбнулся Бурят.
Не совсем, — возразил Грязнов, глядя на девушку.
Госпожа Ляньсан, — представил Ваня китаянку.
Слава легонько приложился к ручке девушки.
В дом или сначала попаримся?
Лучше в баньку.
Бурят приподнял руку, как бы прощаясь со Слоном, и тот послушно зашагал к машине.
Пусть бы попарился, — пожалел Мишку Грязнов. — По дороге только и разговоров было про баньку.
Успеет, — откликнулся Бурят.
Банька стояла в тени двух пальм, небольшая, аккуратная, срубленная из осины, с просторным предбанником.
Топлю березой, — кивнул на чурбаки Ваня.
Береза вроде здесь не растет, — неуверенно сказал Слава.
Не растет. А я топлю.
Дороговатое удовольствие...
Даром дают. В порту любой нашей древесины навалом.
Бурят разделся первым, открыл дверь парилки.
Заходи, Грязнов! Да смотри с полки не кувырнись! Парок сибирский!
Любил жаркий пар Слава, заядлых парильщиков пересиживал в тех же Сандунах или Дорогомиловских, а тут вошел — и захватило дыхание.
Да-а... — протянул он. — Парок что надо...
Посидим?
Посидим. — Слава взобрался на полок, примостился рядом с Бурятом, огляделся. — Как в деревенской. Кадки, валуны, котел и тот, кажись, медный...
Медный, — подтвердил Ваня. — Прикрой плешь- то! Во-он шляпа лежит!
Ничего, — закряхтел Слава. — Пока терпимо.
Поддать, что ли?
Маленько можно.
Ваня спустился вниз, деревянным обшарпанным ковшиком зачерпнул кипятку из котла, плеснул на раскаленные камни.
Как?!
Хорошо-о... Хватит, Иван, хвати-ит!
Хорошо-о, — подтвердил Бурят, взгромоздившись на полок.
Ковшик-то, смотрю, расейский.
Дедовский. В прошлом году на родине побывал. В родимой деревеньке...
Каково приняли?
Приняли, — вздохнул Бурят. — Бабы попрятались, мужики с дробовиками засели. Изба пустая. Мать с отцом давно уж там, где и мы в свое время будем. Нашел вот один ковшик. Взял... Добавить?
Не-е, Ваня! Где веники-то?
В кадке. И мне захвати!
Какой?
Березовый!
А я, пожалуй, лавровым.
Охали, вскрикивали, кряхтели, хлеща друг друга вениками, и, распаренные, красные от нестерпимого жара, на карачках выползли в предбанник. Их ждал стол, уставленный бутылками с пивом, запотевшими от холода, в продолговатой тарелке лежали ломти осетрины, дымился разварной картофель. Вскрыли пиво, припали к горлышкам.
Хор-роша... — отдуваясь, проговорил Грязнов. — Вот чего не ожидал в Гонконге, так баньки! Ува-ажил.
Они еще пару раз попарились и, накрывшись махровыми простынями, поплелись к коттеджу.
Слышь, Иван, одежда-то моя где? — спохватился Грязнов.
Бурят толкнул дверь в одну из комнат, молча указал на диван, где лежала отутюженная рубашка, чистое нижнее белье и отдельно висел костюм, вычищенный, отглаженный, будто из магазина.
Минут через пятнадцать жду в столовой, — сказал Бурят, прикрывая дверь.
Содержимое карманов — документы, деньги, сигареты, зажигалка, ключи — было сложено на низком столике. Грязнов оделся, расчесал редкие свои рыжие волосы, стараясь прикрыть проплешину, посидел немного, покурил, поднялся и вышел из комнаты.
Позялюста, позялюста, — с улыбкой встретила его Ляньсан. — Просю, позялюста.
С приездом, господин директор! — провозгласил Ваня Бурят, встретив гостя на пороге столовой, и тут же взлетела под потолок пробка. — «Мадам Клико»!
Выпили по большому стакану шампанского, сели за стол.
По водочке?
Наливай.
Они еще немного поговорили о баньке, нахваливая друг друга за терпение, снова налили.
И по чью душу прилетел? — спросил Бурят.
Это что, твой тост? — помолчав, вопросом на вопрос ответил Слава. — Так и захлебнуться недолго.
Извини.
Выпили, принялись за закуску. Ваня молчал, и Гряз- нов помалкивал. Потом он отодвинул тарелку, пристально посмотрел на парня.
По чью душу, спрашиваешь? Может, и по твою.
Узнаю сыщика Грязнова, — расплылся в улыбке Бурят.
Был сыщик, да весь вышел.
Знаю. Грустно?
Обидно. Не за себя, за дело.
Кранты подходят вам, дорогие товарищи...
Кому это — вам?
Всем вам. Ну, и ментам тоже.
Не спеши, Ваня.
Капец России!
И тут не торопись.
Вашей России. Дурацкой.
Дураков в России, точно, хватает, — согласился Грязнов. — Но и умных немало. Посмотрят дураки на умных, авось и сами поумнеют.
Сомневаюсь.
Сажал я тебя, Ваня?
Когда было-то? Ты теперь посади.
Придет время — сядешь.
Ушло времечко, ушло. Правда, вот если бы таких, как ты, не поперли из органов... Тогда, конечно, нелегко бы нам пришлось. А теперь? Половина ментов по всей России у меня здесь, — сжал кулак Инин Пурят. — И не пищат. Потому что деваться им некуда. Влипли. А какого ранга люди?! Скажу — со « ту им упадешь.
