— Верно, — кивнул Марат.
— Вот видите, как все просто! — заметил Вадим.
— Где груз? — спросил Марат.
— В надежном месте.
— Не бывает, дорогой, надежных мест, это я тебе говорю! — заулыбался Гарик. — И я это тебе сейчас докажу!
— Я представляю, как ты работаешь, — ответил Вадим. — Но если завтра я не появлюсь, живой и здоровый, в трезвом уме и нормальной памяти в двух местах, завтра же кое-какие документы окажутся в МУРе. То же будет, если хоть что-нибудь случится с моей семьей.
— Чего ты добиваешься? — спросил Марат.
— А вы еще не поняли?.. Войти в долю. До тех пор груз будет у меня. А теперь пусть Сергуня отвезет меня домой. Мне давно уже пора мать спать укладывать.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
I
Сообщение о загадочном убийстве профессора Осмоловского и его лаборантки, по нескольку раз на дню повторенное всеми каналами телевидения и радиостанциями, на следующее утро появилось в газетах, обросшее комментариями. Смысл многих из них, вряд ли осознаваемый самими авторами, был примерно такой: ну, банкиров убивают, депутатов Госдумы, промышленников берут в заложники за выкуп, мафиози устраивают кровавые разборки чуть ли не в центре Москвы — это ладно, привыкли. Но когда убийца стреляет в скромного ученого-бессребреника, да еще на рабочем месте, — это уже ни в какие ворота не лезет! Что происходит? Куда мы идем? Чем, наконец, занимаются наши разбухшие от дополнительных штатов правоохранительные органы, кроме того что устраивают всяческие реорганизации?!
Скандал в Госдуме был, вероятно, последней каплей. Президент освободил от должности исполняющего обязанности генерального прокурора, которого Дума за год так и не утвердила, несмотря на настойчивые предложения Президента, выдвинул другую кандидатуру, и в тот же день, практически без споров, новый Генеральный прокурор Российской Федерации был утвержден в должности.
Свою деятельность он начал с кадров. Профессионалов катастрофически не хватало. За год нервотрепки, сопровождавшей деятельность прежнего и. о. генпрокурора, кого-то ушли, кто-то сам ушел, часть старых опытных кадров переманили в фирмы, МВД и в Федеральную службу безопасности. Нередки стали случаи, когда следствие по особо важным делам вели даже студенты юридических вузов. С этим необходимо было кончать. И одним из первых, кому новый генеральный прокурор предложил место своего заместителя, был Константин Дмитриевич Меркулов. Он, собственно, и раньше был замом генерального по следствию. Но в конце прошлого года, резко отвергнув требование начальства, прежнего и. о., спустить на тормозах дело об одной из крупнейших финансовых афер и выпустить преступника на волю, вынужден был подать в отставку
[1]
.
И вот он снова в своем необъятном кабинете с массивным письменным столом, внушительным сейфом и огромной картой не разделенного еще СССР, соседствующей на темноватых обоях с подробным планом Москвы. Все было привычным, знакомым, но в то же время как бы чужим — так, вероятно, чувствует себя человек, вернувшийся домой после долгой отлучки. Меркулов не успел даже освоиться как следует в своем старом новом кабинете, как открылась дверь и секретарша Валерия Петровна сообщила:
— К вам корреспондент газеты «Новая Россия». Хочет поговорить с вами о деле профессора Осмоловского.
— Только корреспондентов мне сейчас и не хватало! — буркнул Меркулов. — Пусть обратится в Мосгорпрокуратуру, они ведут следствие по этому делу.
Но Валерия Петровна продолжала стоять в дверях, на лице ее была легкая и словно бы ироническая улыбка.
— В чем дело? — спросил Меркулов.
— Я подумала, что вы, может быть, все-таки захотите его увидеть.
— Не захочу! — отрезал Меркулов. — По правде сказать, есть только один человек, которого я сейчас хотел бы видеть.
— Может, это как раз он и есть? — спросила секретарша. — Его фамилия Турецкий.
— Сашка?! — радостно ахнул Меркулов. — Конечно, зовите!
Но обозреватель газеты «Новая Россия» Александр Борисович Турецкий, не дожидаясь особого приглашения, уже вошел в кабинет. Это был бывший старший следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре России, старый друг, ученик и многолетний сотрудник Меркулова, уволившийся из Генпрокуратуры одновременно с Меркуловым и по тем же причинам. И он действительно был тем самым единственным человеком, которого Меркулов хотел бы сейчас видеть.
Они молча обнялись и некоторое время стояли рядом, оглядывая друг друга и охлопывая по плечам и спине.
Наконец Турецкий протянул руку ладонью вверх и попросил:
— Ключик, Константин Дмитриевич! От твоего сейфика.
— Никаких дел сегодня! — возразил Меркулов. — Я еще в свое кресло-то даже не садился.
— А никаких дел и не будет, — пообещал Турецкий. — Кроме одного — неотложного.
Он извлек из меркуловского сейфа два пыльных стакана, протер их газетой, потом плотней прикрыл дверь кабинета и достал из кармана своей куртки фляжку «Смирновской»:
— Это — неотложное дело?
— Неотложное, — согласился Меркулов. — А теперь пойдем погуляем, — предложил Меркулов, когда они без закуски, по-студенчески, приговорили содержимое фляжки.
— Пыльно на улице, лучше здесь посидим, — попытался возразить Турецкий.
— Не так уж и пыльно. В скверике посидим. Весна. Часто ты смотришь на весну просто так — не из кабинета? Вот и посмотришь.
Он сделал глазами знак: не спорь. Зачем-то взял со стола картонную папку с завязками и открыл дверь, выпуская Турецкого из кабинета.
Когда они расположились на скамейке Страстного бульвара, Меркулов начал разговор не сразу.
— Полезно все-таки иногда на некоторое время отойти от всех дел и взглянуть окрест таким вот широким, общим взглядом. Согласен?
— Не знаю. Ни разу у меня такой возможности не было. Разве что в отпуске.
— Неужели и сейчас не хватает времени? — удивился Меркулов.
— Журналист — как волк, его ноги кормят. Особенно если занимаешься уголовной хроникой.
— Ну и как ты себя чувствуешь в роли представителя «четвертой власти», то бишь прессы?
— Да так же, как и ты, наверное, чувствовал себя в роли юного пенсионера.
— А все-таки? — спросил Меркулов.
— Как форвард, которого тренер по сволочизму отправил на скамью запасных. Не слишком приятное ощущение, — признался Турецкий. — А ты себя чувствовал — разве не так?
— Примерно так же, — кивнул Меркулов. — И честно тебе скажу: сначала злоба душила. А сейчас говорю: спасибо. Было время о многом подумать. Как я понял, о деле профессора Осмоловского ты слышал?
