Петя заложил руки за голову, и ему снова представилась восхитительная сцена, как губернатор Приморского края жмет ему руку и вручает золотые именные часы…
Сначала Пете показалось, что это землетрясение. Все вокруг задрожало, стекла из окон моментально вылетели, а противоугонные сигнализации окрестных машин загудели на все лады. Занавески на окне вздулись, как от порыва сильного ветра. Но хуже всего для Пети было то, что на него свалилась висящая прямо над головой полка, которая, по счастью, оказалась не книжной, а легкой, заставленной всякими безделушками. Но все равно удар был довольно сильным, и ему пришлось выбираться из-под осколков фарфоровых вазочек, всевозможных соломенных корзиночек и статуэточек.
– Слыхал?
В дверном проеме появилась мощная фигура Нюры, как ни в чем не бывало держащей перед собой поднос с чайными чашками, сахарницей и вазочкой с вареньем.
Кое– как отряхнувшись, Петя ошалело спросил:
– Что это было?!
Нюра подошла к постели и поставила поднос прямо на одеяло.
– Особняк напротив взорвался. Так ему и надо, гаду!
Петя метнулся к окну. От дома убитого сегодня днем мафиози остались одни развалины.
Раздался еще один взрыв, послабее – это огонь добрался до бензобака стоящего во дворе «линкольна». Вскоре улица огласилась воем сирен – милицейской, пожарной и «скорой помощи».
– Эй, на палубе, оденься, яйца простудишь! – крикнула Нюра, кинув ему махровый халат. Действительно, Петя и не обратил внимание, что стоит перед окном с выбитыми стеклами в чем мать родила.
– Ты погляди, от дома один каркас остался!
– Да видела я уже, иди-ка лучше чай пить. Лучше бы нам ничего не видеть…
Петя никак не мог успокоиться.
– А тебе не кажется странным, что хозяина дома днем убили, а теперь взорвали особняк?
Нюра пожала плечами:
– Что ж тут странного? Раз замочили, значит, было за что, а дом взорвали, чтобы следы замести. Мало ли что там могло быть.
Она отхлебнула чайку и продолжала:
– Во Владике, считай, через день кого-нибудь грохают. И никаких концов никогда не находят. Потому что милиция с бандитами крепко повязана. А то, что они сейчас полночи будут на развалинах что-то вынюхивать, это так, для проформы.
– Ну не скажи, вот у меня дядя в милиции работает, так он очень принципиальный, – попытался встать на защиту милиции Петя.
Нюра махнула рукой:
– В вашем вонючем поселке воровать нечего. Вот и бандитов нет. Конечно, менты принципиальные.
– Хм, «воровать нечего», – обиделся Петя, – а ты хоть знаешь, что из Февральска золото килограммами вывозят?
– Ого! – воскликнула Нюра. – У вас что, прииски?
– Да.
– А ты, Петюня, случайно золотишком не приторговываешь, а? – Она ущипнула его за локоть.
– Нет, я его только перевожу.
Этого говорить не следовало. Но – слово не воробей – вылетит, не поймаешь. Нюра сразу насторожилась и помаленьку-полегоньку, пользуясь испытанными женскими способами, вытянула из Пети все то, что он рассказывать совсем не собирался. И про взрыв вертолета, и про смерть Коли Фомина, и даже про грузина.
– Так вот ты, оказывается, чего сюда приперся! Решил в Шерлоки Холмсы поиграть?
– Да ты пойми, – ударил себя в грудь Петя, – мы с Серегой вместе летное кончали. И я вместо него лететь должен был. А без меня это дело никогда не раскроют.
– Почему это? Ты же сам сказал, что у вас в Февральском менты принципиальные. К тому же московская бригада работает. Уж они-то разберутся.
Петя не нашелся что ответить.
– А ты не боишься совать нос в такие крутые разборки?
– Так никто о моем приезде не знает.
Нюра встала с постели и подошла к окну. С улицы еще доносились голоса и щелканье фотоаппаратов – работала опергруппа. Немного понаблюдав за происходящим внизу, Нюра повернулась к Пете:
– А ты знаешь, Петюня, я ведь тебе помочь могу.
– Это каким же образом? – недоверчиво сказал он.
– К твоему сведению, я кухаркой работала не где-нибудь, а вот в этом самом доме, который только что взорвался.
– Брешешь! – Петя аж вскочил с постели. – Ты ведь это только что придумала, да?
– Да ничего я не придумывала. Я там уже три года работаю. А хозяин его – вор в законе по кличке Гиббон. Понял?
У Пети захватило дыхание: еще бы, такая удача!
– Ну давай, Нюра, говори скорее, что это за Гиббон такой?
Вместо ответа она нежно провела рукой по его щеке.
– Давай-ка мы с тобой, Петенька, в постель пойдем. А потом, когда менты уедут, отправимся на разведку.
– А как мы за забор попадем? Там же оцепление стоять будет.
– Не волнуйся. У меня ключ от задней калитки имеется. Проскользнем как мыши – никто нас и не заметит.
И она накрыла Петю Осколкова своим массивным телом.
«Значит, все сходится, – думал он в те короткие промежутки времени, которые давала ему Нюра в перерывах между приступами своей неукротимой страсти, – это была целая цепочка: грузин договорился с Колей Фоминым о том, чтобы выгрузить золото, а сам подложил в вертолет взрывчатку. Недаром Коля что-то говорил про контейнеры. После того как операция прошла успешно, от Коли избавились, как от ненужного свидетеля, – на их счастье, он в этот вечер был пьян».
У Пети заныло под ложечкой, ведь выходило, что он косвенным образом виноват и в смерти Фомина. Именно Петя принес к нему ту злосчастную водку.
«Хотя, скорее всего, грузин убил бы его и трезвого. Значит, пока все сходится. Вот если бы мы с Нюрой нашли на развалинах дома еще какие-нибудь улики. Например, слиток золота из украденной в Февральском партии…»
ПОЖАРНИК
После бесконечных взаимных приветствий и похлопываний по плечам они снова сидели в маленьком уютном кабинете Терапевта на стрелковой базе в Мытищах. Неподалеку в рощице «орлы» готовили шашлычок, и аппетитный запах уже доходил сюда. Ну что же, время у Полякова было, в больницу к сыну он обещал заглянуть только через три часа. Степка, сукин сын, ухитрился вместе со своей невестой, тоже студенткой, разбить машину и покалечиться. Теперь вот лежат оба в соседних палатах…
Гость поставил Терапевту на стол небольшой кейс. Тот, не открывая, спрятал его.
«Все– таки как важна разная упаковка, -подумал Вячеслав Георгиевич. – Вернее, какое значение ей придают люди! Попробовал бы я прийти с таким чемоданом в „Универмаг“ к Кривцову, представляю, как бы он скривился. И наоборот, выписал бы Терапевту чек и тут же получил бы упрек в пижонстве».
Терапевт довольно потер руки и осведомился писклявым голосом:
