– Понял, лады, я понял. Значит, продажа – это вынужденная акция. Кто мог его вынудить? Корректирую вопрос. Насколько часто Герат принимал решения против своей воли? Занимался делами, которые лично его изначально вообще не интересовали? Я понимаю, что это звучит очень абстрактно. Но, бывали ли целые периоды таких событий?
– Да.
– Вэлла, вы должны мне назвать этого человека, о котором еще никто здесь не сказал ни слова. Ваши показания будут зафиксированы только здесь, – Турецкий постучал по лбу. – Скажите имя человека, на которого работал ваш покойный муж Герат Климов? Ну?!
– Его зовут Поляк. Он живет где-то в Прибалтике.
– Вы его видели?
– Нет, не думаю. Хотя в Сочи приезжало в разные времена много людей, но вот был ли он среди них, понятия не имею.
– Как долго это продолжалось?
– Думаю, что, когда Герат здесь появился, семь лет назад, он уже был не совсем свободен в действиях.
– В чем это выражалось?
– Ну, во-первых, он постоянно с ним советовался, просто по телефону.
– Через кого Герат получал информацию в местном УВД? – наобум спросил Турецкий.
– Я не знаю. Правда не знаю! Знаю только, что был кто-то, с кем он консультировался по своему бизнесу довольно регулярно.
– Малахов?
– Не исключено, они действительно виделись время от времени. Но в основном в нарды сражались. Это он у душманов в плену наблатыкался.
– А как насчет охоты?
– По-моему, за последние шесть лет Герат ни разу ни из чего не выстрелил.
– Но с Афгана он вернулся раньше. Значит, все же стрелял?
– Стрелял.
– Я жду.
– Ждите сколько угодно. Тому выстрелу сто лет в обед, и никого он уже сегодня не интересует.
– Отчего же?
– Оттого, что Герат промахнулся.
– Это такой выдающийся снайпер, как мне рассказывали? Верится с трудом. Это было здесь, в Сочи?
– Да. Он не то чтобы промахнулся, но уложил телохранителя, который прикрыл своего ублюдочного шефа. Этот тип – отдыхающий, из крутого санатория, в котором он жил совершенно один – очень долго и нагло пытался меня склеить.
– Извините, но это выглядит как-то несерьезно.
– Это оно сейчас так выглядит. Вы бы видели тогда того монстра. Такой, знаете, тихий, вежливый человек. И это как раз было страшнее всего.
– Как его звали? – на всякий случай спросил Турецкий.
– Эдуард, кажется, фамилию не знаю.
– Хорошо, оставим это. У вас дома – хорошая библиотека. Муж много читал? А вы сами?
Вэлла пожала плечами.
– А как насчет маркиза де Сада? – Турецкий показал открытую страницу записной книжки, где было записано именно это скандально известное имя. Роман «Жюльетта».
У нее передернулся рот, потом сузились глаза.
– Вот черт… я могла бы и раньше догадаться… Конечно же вы нашли эту кассету с моим голосом.
– И что сей сон значит?
– Да что значит… Ну действительно, Герат любил де Сада.
А это место из «Жюльетты» – его любимое, постоянно им восхищался. И как-то заставил меня прочитать вслух. Ну а сам просто включил магнитофон в это время. Пошутил мужик, на мою голову.
– Похоже, он как-то вообще всегда слишком по-мужски шутил, не правда ли?
Вэлла молчала.
– Кем был для Герата Вениамин Ярцев?
Вэлла по– прежнему не хотела отвечать, и в ее зеленых глазах уже появилась мольба.
– Близким другом? Очень близким?
Она через силу кивнула.
– Если я правильно понял, поэтому у вас и не было детей?
– Да…
– Среди прочих «афганцев» в вашей гостинице был человек по фамилии Менжега?
– Такого не помню.
Турецкий как-то по-новому теперь смотрел на нее и, поймав себя на этом чувстве, даже несколько смутился.
– Хорошо. Почему Герат в таком случае вообще жил с вами? – снова с нажимом спросил он, не забывая вертеть в руках зажигалку.
Вэлла, как по команде, тут же начинала пялиться на нее.
– Он говорил, что это – имиджевый момент. Вы же знаете, как у нас относятся к гомосексуалистам. А тут такая фигура… На него ребята просто молились.
– Какие еще ребята?
– Да считайте, все, кто жил в «Горизонте». Они же неприкаянные были, без работы, без денег, без жилья – да без всего. Орденами тут даже торговать одно время начали. Он их просто выдернул из дерьма и окунул в более-менее приемлемую жизнь. И в общем, то же самое сделал и со мной.
– Но в чем же, извините, состояли ваши отношения с Гератом?
– Он сильно любил меня, но – по-своему. И я его – не меньше. Да что там скрывать. Я видела в нем именно мужчину! Но к моему несчастью, мы были просто друзьями. И поверьте, очень хорошими. В быту трудно было себе представить человека более терпимого и приятного, чем Герат. Он всегда говорил, что до Афганистана был абсолютно законопослушным гражданином и совершенно невыносимым ублюдком в частной жизни. А после войны все стало наоборот. Герату там хорошенько вдолбили, что от его так называемой гражданской порядочности толку – шиш с маслом. И то с маслом большой напряг.
– То есть вы хотите меня убедить, что он, бедняга, на масло зарабатывал?
– Когда я его первый раз увидела, он в рваных джинсах ходил. И глаз стеклянный у него был такой скверный, что все время вываливался. Да еще несколько дурацких медалей, вот и все имущество.
– И сколько у него времени ушло, чтобы заработать на новые штаны?
– Довольно мало… – И тут Вэлла словно очнулась. – Вы сдержите свое слово? Я не хочу быть вашим официальным информатором. С тех пор как я вышла из подвала, мне что-то снова жить захотелось.
– Можете не волноваться. В нашем идиотском законодательстве еще сто лет не будет программы защиты свидетелей, так что я вас им ни за что не отдам. И здесь вас никто не тронет, – он имел в виду изолятор. – Будем надеяться, что это вообще палили по мне. Так что отдыхайте, лады?
Турецкий аккуратно закрыл за собой белую дверь.
Он обедал вместе с Грязновым и Трофимовым в отдельном кабинете столовой Лечсанупра, перебрасывался дежурными шутками, не посвящая их пока что в ход своих мыслей. Слишком уж они крупными стали, от таких мыслей трудно голову прямо держать.
– Саня, может, ты нас наконец посвятишь? – не выдержал Грязнов.
– Первое, чем мы займемся, это телефоном, – сообщил Турецкий.
– Телефоном? Чьим?
– Нужно отследить, с какими прибалтийскими городами говорил Герат…
