– Ну что? – поинтересовался он.
Турецкий равнодушно пожал плечами и передал ему конверт.
– Ничего. Пальцы в компьютере не светятся. Эти двое нигде никогда не «проходили», по крайней мере, здесь. Подождем, что теперь скажут эксперты.
Ждать пришлось недолго. Полчаса спустя эксперты вышли из дома и стали молча усаживаться в машину.
– Ну? – спросил Турецкий.
Эксперты– технари возмущенно молчали.
– Ну? Ну? – с упорством маньяка повторил Турецкий.
– Понятия не имею, что это значит, – наконец выдавил эксперт с баками. – Это может быть все что угодно и одновременно – ничего. Просто какой-то безумный набор аппаратуры, деталей… Такое чувство, что некий неврастеник собирал металлолом. Причем очень богатый неврастеник. Н-да… Впервые за долгое время я почувствовал себя полным «чайником». По вашей вине, – неожиданно со злостью добавил он.
И, не прощаясь, эксперты-электронщики уехали.
– Жизнь прекрасна и удивительна, – мрачно сказал Турецкий и тут же добавил: – К черту, не поедем в больницу. Трофимов перебьется до утра.
УЧИТЕЛЯ
Когда Пете Осколкову сообщили, что Фомин ночью повесился, он первым делом помчался к капитану Журавлеву.
События прошлой ночи основательно перемешались в Петиной голове. Странные, почти нечленораздельные слова Фомина, несомненно знающего что-то, о чем было больше никому не известно, Петя с большим трудом восстанавливал в памяти.
«Кажется, он говорил, что никакого золота на борту вертолета не было? Про какие-то контейнеры… Может, конечно, это все было по пьяни, а может… Надо обо всем дяде Саше рассказать».
В кабинете Журавлева шло какое-то совещание, поэтому Пете пришлось часа два просидеть в коридоре.
Когда собравшиеся выходили из кабинета, до Пети донеслись обрывки разговора:
– …Обломки на два километра вокруг разнесло… – говорил один (Петя сразу решил, что это кто-то из московской следственной бригады).
– А где же… – его собеседник понизил голос так, что конец фразы Петя не расслышал.
Московский следователь пожал плечами.
Как только все разошлись, Петя ворвался к Журавлеву. Он, как обычно, что-то писал.
– Дядь Саша! У меня новые данные есть!
Капитан поднял голову от своих бумаг:
– А, Петя, заходи, садись. Что там у тебя?
Петя в двух словах передал ему содержание ночного разговора с Фоминым. Внимательно выслушав его, Журавлев махнул рукой:
– Ты, Петюня, лучше домой иди и следствию не мешай.
– Как это – не мешай, дядь Саша, это же важные данные!
– Ты мне сейчас тут со своими «важными данными» все следствие запутаешь. Мало ли, что человек по пьяни сболтнет.
Петя обиделся:
– Да ну вас, дядь Саша! А если это все правда? И потом, с чего бы Коле вешаться?
– Нахрюкался твой Коля, жизнь не мила стала, вот он и повесился. Вертолет тут ни при чем. Помнишь, в прошлом году Филя из лесхоза утопился?
– Помню.
– Ну вот. Что же касается того, что на вертолете золота не было, так это вообще полная чушь. Куда ж оно делось?
– Не знаю. Но ведь вертолет-то нашли, а золота нет.
Журавлев грозно сдвинул брови:
– А ты откудова секретную информацию знаешь?
Петя напустил на себя важный вид:
– У меня, дядь Саша, свои источники имеются. – И он развалился на стуле, положив ногу на ногу.
– Я вот те сейчас дам, «свои источники». Ремня хорошего! – Он привстал на стуле и принялся расстегивать портупею.
Петя вскочил и боязливо отошел в другой конец комнаты:
– Не надо, дядь Саш, я все понял.
Журавлев снова сел:
– И не вздумай со своими версиями долбаными к москвичам подходить! Мигом задержат. И еще, чего доброго, в смерти Фомина обвинят. Ты ведь последний, кто с ним разговаривал?
– Да.
– Ну так иди отсюда. У меня дел полно.
– Дядь Саша, – взмолился Петя, – а Коля еще про какого-то грузина вчера говорил…
Журавлев вздохнул:
– Белая горячка у твоего Коли была. Вот и мерещились везде черные человечки…
Петя вышел из милиции совершенно растерянным. Понятно, конечно, что Журавлеву хотелось поскорее закрыть дело с вертолетом, а кроме того, не впутывать сюда сына своего давнишнего друга. Но все-таки Петя чувствовал, что ночные откровения Фомина были вызваны не только выпитым. Поэтому он решил пойти на квартиру Коли Фомина и расспросить соседей.
Жил он в маленьком финском домике на две семьи. Квартиру Фомина уже успели опечатать, видимо, с утра здесь побывал участковый. Петя позвонил в противоположную дверь.
Через минуту ему открыла пожилая женщина с крашенными в фиолетовый цвет волосами:
– Осколков?! Не может быть! Какими судьбами?
Это была Полина Владимировна, бывшая школьная учительница Пети.
– Добрый день, Полина Владимировна.
– Заходи, заходи. Давненько я тебя не видела, Петр.
Пожилая учительница жила здесь со своим мужем – Валерием Ивановичем, который преподавал физику. Полина Владимировна же была преподавателем русского языка и литературы. Она схватила Петю за руку и повела в глубь дома.
– Валерий Иванович, ты гляди, кто к нам пришел!
Из боковой комнаты вышел ее муж в майке, тренировочных штанах и с газетой в руке.
– А, Петр, здравствуй. Как поживаешь?
Петя уже открыл было рот для ответа, но Полина Владимировна его перебила:
– Ну Валерий Иванович, не приставай к человеку с порога. Надо сначала за стол усадить. Иди лучше переоденься.
Петю отвели в большую комнату, обставленную старой мебелью с потрескавшейся лакировкой. В буфете красовалось множество хрустальных ваз – Полину Владимировну в школе любили, и каждый выпуск считал своим долгом ей что-то подарить. Это «что-то» обычно оказывалось вазой из местного универмага. Пете даже показалось, что он узнал ту, на которую десять лет назад скидывались родители учеников их класса. Хотя, может быть, это не она – все вазы из буфета старой учительницы были похожи.
Полина Владимировна захлопотала, выставила на стол свой лучший сервиз, вазочку с малиновым вареньем. На огромном фарфоровом чайнике было выведено:
"Сто шестьдесят – цифра святая,
Сто шестьдесят – жизни девиз,
Сто шестьдесят – школа родная,
Сердце волнующий бриз!
От благодарных учеников 10 "А" класса, школы No 160.
