Команда заняла исходные позиции.
Турецкий подумал, что народу он взял маловато. Уж какие-нибудь ошметки от армии у Принца остались. Здесь сейчас такое заварится!
Но делать было нечего. Голос изнутри то стихал, то заходился новой истошной силой.
Патлатый постучал в ворота, сонно зевнул, позвякал ведром.
– Чего тебе, парень? – вполне дружелюбно спросили через окошко. Но как-то уж очень быстро спросили.
– Так Эдуард Николаевич просил зайти с утречка. На лов вместе идем.
Какое– то время охранник соображал.
– А ты кто?
– Веня Ерофеев, – нагло ответил Патлатый.
«Ох, проколется, – выругался про себя Турецкий. – Пижон долбаный!»
– Сейчас спрошу.
– Может, запустите? Чего мне на улице?
И калитка отворилась.
Фээсбэшник уложил охранника профессионально. Турецкий только услышал короткий вздох.
– Ты бы себе попроще имя-то придумал, – не удержался он от замечания.
– А это мое имя и есть, – удивился патлатый.
Он приоткрыл калитку, впуская внутрь спецназовцев и оперативников.
Турецкий прошмыгнул первым. Грязнов следом. И застыли. Крик женский стих.
И вдруг откуда-то из глубины дома раздались три отчетливых хлопка.
Все, дальше ждать было нельзя. Команда кинулась по двору, Турецкий и Грязнов – к крыльцу.
Перестрелки особой не было. Нескольких мужиков положили без звука.
А когда ворвались в дом, поняли, что топчутся на месте. В комнатах пусто – только ревет в углу девчонка-служанка. И тычет пальцем вниз.
– Там, в подвале…
– Не надо, – сказал Принц, когда Турецкий с командой влетел в подвал. Он держал в руках голову пацана и прижимал к его виску пистолет. – Не стоит. Я убью своего сына, если вы сделаете хоть шаг.
«Его сын умер, – подумал Турецкий. – Что, еще один, как у Поляка?»
– Я ясно выразился?
«Он выстрелит, – подумал Турецкий. – Он кончит пацана. Я это знаю».
Принц отступил к дверке. Открылась за ним жуть – окровавленная куча. С трудом угадывалась женщина. Лицо изрезано, волосы содраны с мясом.
– Я уйду сюда, а вы – нет, – сказал Принц.
– Ты его сын? – спросил Турецкий у пацана.
– Нет, – ответил мальчишка. – Не сын…
СМЫСЛ ЖИЗНИ
Мне надо было только прийти обратно. Незаметно прийти. А там, дальше, – хрен с ним. Там можно и заметно.
Короче, люк, из которого я вылез на «Студенческой», как сквозь землю провалился. Знал бы, что буду возвращаться, запомнил бы. Но я же и думать не мог.
Но нашелся-таки лючок. Никуда он не провалился. И скобы были на месте. И темнота снова была непроглядная. Я уже давно заметил, что если не думать о сложностях там разных, преградах, то их и нет как будто. Идешь себе и идешь, бежишь и бежишь.
Я ведь даже про погоню забыл. Не было никакой погони. Видно, вернулись ни с чем. Вот Эдуард Николаевич их взгреет! А может, и не успеет…
И стена меня не остановила – пролез как миленький.
Теперь – осторожно…
Алкины крики я услыхал еще издали. Что-то они, суки, из нее выбивают. Мне почему-то ее жаль не было. Наоборот, какое-то злорадство: так тебе, гадина, и надо. Вообще, я их всех сейчас ненавидел.
Но мозги, как ни странно, работали четко.
Я прошмыгнул мимо подвала, где Алку пытали, выскочил во двор – и мигом к тиру.
Что же мне прихватить? Автомат? Винтовку?
Пистолет!
Это оказалось не так просто. Все ящики были заперты. А замки такие амбарные, что, как говорит Макаровна, на сто лет. Замки-то амбарные, да ящики поганые. Досочка одна за милую душу оторвалась. Кажется, я себе обе руки в кровь рассадил. Но только тогда заметил, когда вальтер в руках оказался.
Когда выскочил во двор, показалось, какая-то заваруха возле ворот, но мне не до этого.
Наверное, все не так получилось бы, но прямо на пороге дома налетел я на Светку.
Она тихо вскрикнула, дура, а я наставил на нее пистолет.
– Уйди отсюда! – прошипел.
Зачем я это сделал – не знаю.
На этот раз она крикнула громче. И я услыхал, что Алкины визги вдруг смолкли.
Я отпихнул Светку и – к подвалу.
Мне бы, идиоту, хоть на секунду задержаться, она же что-то глазами мне показывала, но я «Дума» насмотрелся, главное, помню – уклоняться. И палить, палить…
– Куда же ты ушел, пацан, Принц тебя обыскался…
Железнозубый верзила сжимал в одной руке мое горло так, что разноцветные круги уже пошли перед глазами. Он меня ждал как раз у двери. И он меня теперь убивал. Спокойно, с разъяснением причин.
– Нехорошо так, некрасиво, – говорил он по-учительски, прижимая меня своим телом к стене, чтобы я не дергался слишком уж сильно. – Я тебя учил, тренировал, по-дружески с тобой, а ты…
А вот это он на свою беду припомнил, как он меня учил стрелять, потому что я нажал курок почти машинально.
Он как– то удивленно замолчал, посмотрел на меня с интересом, отпустил горло и вдруг завалился с грохотом прямо к двери подвала. Тушка здоровая, так прямо эту дверь и вышиб.
Нет, точно вам говорю, хреновая игра этот самый «Дум». Там так все здорово, палишь и палишь, кончаешь гадов. А в жизни…
Короче, убить человека – это совсем не компьютерная игра. Это та-ак страшно!…
Я не знаю, сколько я стоял столбом, глядя на мертвого железнозубого. У меня руки дрожали и колени, а Светка сзади визжала, а я, кажется, тоже кричал… Может, минуту, может, час, а может, секунду…
Принц просто взял меня за руку и затащил в подвал.
– Ну и черт с ним, – сказал он, переступая через труп. – Отдай пистолет. Сынок, ты меня убивать пришел?
– Да! – закричал я.
– Ну так учись. – Он улыбнулся, повернул голову к тихо скулящей Алке и спокойно выстрелил ей в голову. Два раза. – Видишь, это просто. На, попробуй.
Он протянул мне вальтер.
– Ты же помнишь, что я говорил, – хочешь, бери, прямо сейчас и прямо здесь.
Вот сейчас вспоминаю, дурдом какой-то, честно. Я все никогда понять не мог, вот старики там про Афган рассказывают, так какая-то каша получается, ничего не понять: почему, как, зачем? Как будто на войне люди совсем дурными становятся. Куда-то бегут, куда-то палят, сами потом толком объяснить ничего не могут.
Вот и мы с Принцем в какие-то дурацкие игры играем. Всерьез, понимаете, всерьез играем.
