Он застонал от желания.
Татьяна снова вскинула к нему лицо, сияя потемневшими от страсти, расширенными глазами.
— Можешь мне обещать?
— Что?..
— Не жалей меня…
— А это тебе зачем? — Он впился губами в ее губы.
— Они… смелые… — простонала она. — Изобретательные… Ну же!
Она негромко, будто самой себе, рассказывала:
— …а когда ты вдруг посмотрел на меня… я поняла, что если ты сейчас дотронешься до меня… я тут же отдамся тебе…
— И где ж ты собиралась это совершить? — хохотнул Турецкий, жесткой ладонью лаская ее круглое, обтянутое прозрачной паутинкой колено.
— Тебе нравится моя кожа? — спросила она вдруг.
— Чудо. Но я же обещал не сдирать ее с тебя, хотя очень хочется.
— Я так и думала, — вздохнула она и призывно улыбнулась.
— Так как же ты все-таки собиралась нарушить святость Генпрокуратуры? — вернул ее к рассказу Саша.
— А очень просто. Надо было только твой кабинет запереть — и все. У тебя там такой огромный письменный стол, и на нем ни единой бумажки. Я и подумала: просто грех не использовать его для такого серьезного дела. У нас бы ловко получилось… А ты вместо этого взял — да ледяной ушат мне на голову с этим твоим Грязновым…
Если поначалу Сашу еще тревожили какие-то сомнения, или там угрызения совести, то вскоре он и сам не заметил, как все прошло, словно испарилось…
Утром он понял, что женские ноги в чулках — это самое то. Почему-то прежде не знал. Вот так жизнь проживешь — и дураком копыта откинешь. Обидно. И другое он сообразил: пропитался Танькиными духами до такой степени, что никакая баня теперь его не отмоет. Придется Олежке поступиться частью своей Франции, никуда от новых забот не денешься. И Турецкий щедро умаслил себя по всем местам таким дезодорантом, что Таня, войдя в ванную, чихнула и сделала большие глаза.
— Господи, что тут происходит?
— Убиваю, как последний негодяй, всяческую информацию о тебе, — подобно знаменитому Волку из «Ну, погоди!», прохрипел-прорычал Турецкий.
Татьяна весело рассмеялась:
— Не-а, теперь долго не вытравишь… Придется тебе дома… у Грязнова то есть, не ночевать. Он учует…
Сказано это было так, что Саша снова ощутил, как заныло у него под ложечкой. Татьяна, пытливо взглянув ему в глаза, кажется, все поняла.
— А у тебя, мой хороший, нет ни малейшей необходимости что-то объяснять ему. Или там каяться в чем-то. Это ведь наши с тобой личные отношения. В конце концов, я захотела, назови это моим капризом, Олег Анатольевич, как ты видел, не возражал. Все мы взрослые люди и никому ничем не обязаны. Я умею молчать. А в общем, решай сам, как того хочешь. Меня, ты во всяком случае, не обидишь. И если снова сильно захочется, позвони… Между прочим, я тебе тоже понравилась. Я это почувствовала.
Что тут было возразить! Как объяснить, да и нужно ли, что понравилась — совсем не то слово. Турецкий понял смысл «всемирного потопа»: это когда остается лишь одно-единственное последнее желание, после которого только небытие и полная тьма.
Он взглянул на часы: половина шестого утра, а за окном, затянутым блестящей кисеей шторы, только еще наметился рассвет. Следовало в любом случае заехать домой и сменить рубашку. Но… как избежать встречи со Славой? Хотя бы сейчас… Чего-нибудь соврать — не вопрос. «Да что я, в самом деле, как мальчишка какой?! — возмутился вдруг Турецкий. — Кому, действительно, какое дело до моих приключений!»
— О! — ухмыльнулась Татьяна. — Вот таким ты мне больше нравишься. А то хмуришься по всякому пустяку.
«Если Танька еще и мысли читает?..»
Турецкий начал по привычке быстро одеваться. Этот процесс всегда занимал у него в отличие от Грязнова максимум две минуты. Татьяна с усмешкой наблюдала за ним.
— Образцовый любовник, — сказала наконец. — Ну, ты поехал? Тогда помни, о чем я сказала. Я — единственная хозяйка того, чем владею. И кому и как я это отдаю, мое дело.
Она проводила его до входной двери, где снова обволокла руками, всем телом, и Саша почувствовал, что если немедленно не уйдет, то уже точно не уйдет долго. Татьяна не хотела ему зла и — отпустила. Тем более что уже начался рабочий день — среда. Не суббота или воскресенье, когда можно без конца позволять себе любые утренние шалости.
СРЕДА, 11 октября
1
Если в момент прихода Александру Борисовичу удалось миновать зоркое око хозяина своего временного пристанища, то уже полчаса спустя он понял, что профессиональный сыщик не оставил ему ни единого шанса. Они, словно невзначай, столкнулись у двери в ванную. Причем Сашина форма состояла из одних плавок, Славка же был даже при галстуке. Из чего пришлось сделать немедленный вывод, что допроса не избежать — это во-первых, а во-вторых — с враньем дела обстоят довольно-таки туго. Значит, надо применить максимум усилий.
— Странный какой запах от тебя, — вдруг поморщился Грязнов.
— Младшенький Романов сдуру продемонстрировал мне свои французские дезодоранты, — небрежно ответил Турецкий.
— А-а, ну конечно, — кивнул Слава.
Вопреки первому впечатлению настроен он был миролюбиво. К сожалению, это Турецкого не насторожило. Бреясь и поглядывая в зеркальную дверь ванной, он видел передвигавшегося по кухне Грязнова, тот заваривал традиционный утренний кофе, хлопал дверцей холодильника, курил, словом, занимался обыденными делами и при этом, как бы между прочим, слушал Сашин сбивчивый и, вероятно, не совсем логичный рассказ о посещении младшенького и беседе с оным. Большую часть описания занимала, естественно, необыкновенная кухня со всеми ее удобствами и причиндалами. В принципе, почему-то казалось Турецкому, Славка мог бы позволить и себе такую же — разве что помещение тут маловато, но это же поправимо, можно найти, так сказать, малогабаритный вариант совершенства. Кинув в очередной раз взгляд в зеркало, Саша увидел, что и Грязнов внимательно рассматривает его, но — с сожалением. Именно это было написано в его глазах. Саша создал на лице вопросительное выражение — Грязнов огорченно покачал головой:
— Зря стараешься… Ты ведь и сам догадываешься, что ради такого пустяка не стоило тратить время, которого у тебя и так в обрез. Поэтому кончай свой безответственный треп, имеющий целью запудрить мне мозги, умывайся, иди пить кофе и говори, в чем причина конфликта. И можешь не врать, у тебя на роже написано, что с младшеньким ты ни о чем не договорился. Скорее наоборот.
Кажется, Славка был прав, потому что, оценивая вчерашний вояж к Олегу, в общем-то бесперспективную для себя беседу, Саша не мог не сделать вывод, что по-крупному ждать помощи от Шуриного сынка не придется. Как только что заметил Грязнов, «скорее наоборот». Вчера — да под рюмку, да с забытым шашлычком — если что-то и казалось ему неприемлемым из Олеговых тезисов, то сегодня при свете хоть и тусклого, но уже дня все, о чем он рассуждал, пусть даже и со знанием дела, было неприятно. Почти все. За малым исключением. Которое сейчас наверняка нежится в огромной Олеговой ванне. Такое сильное и совершенно бархатное тело…
