Старикам-то он сумел объяснить, что попал в руки русской мафии. Вернее, он говорил по-английски с герром Хельмутом, а тот переводил рассказ остальным. Те внимательно слушали и изредка макали губы в фарфоровые пивные кружки с крышечками. Самый молодой по виду, которого звали Фриц, имел сигареты и, когда Саша докуривал одну, тут же предлагал следующую. Турецкого накормили вкусной жареной картошкой, сырым рубленым мясом с яичным желтком и перцем и налили двойную или даже тройную порцию водки, граммов этак под сто.
Не вдаваясь в подробности, Турецкий объяснил им, что является русским полицейским, полковником…
— О! Оберст, оберст! — многозначительно закивали старики, грозя кому-то указательными пальцами. Они вообще-то были очень милыми и немножко наивными. При слове «мафия», произнесенном Турецким, они враз насторожились, уставились на него с осуждением и одновременно загомонили — сурово и отрывисто. Саша не понял их реакцию и спросил Хельмута, в чем дело, может, он что-то не так сказал?
Хельмут вынул изо рта трубку и, указав мундштуком поочередно на каждого из своих приятелей, сказал:
— Они возмущены до глубины души. Сейчас я им все объясню сам.
И когда старик разъяснил, что вовсе не Турецкий — мафия, а это как раз она за ним охотилась, они все немедленно оценили его подвиг с большим пониманием и достоинством.
Саша приподнялся, чтобы по привычке достать носовой платок из кармана брюк. Не обнаружив его, машинально сунул руку в задний карман и пальцами нащупал что-то твердое. Не веря еще в удачу, он рывком вытащил… визитную карточку Пушкарского. Валентин Дионисьевич Пушкарский дал ее в Доме журналиста, кажется, уже сто лет назад и приглашал в гости сюда, во Франкфурт. Как же она не потерялась, как оказалась в этих брюках! Вот действительно огромная удача!..
Турецкий тут же объяснил, почему его так обрадовала находка, и сказал, что ему необходимо срочно связаться по этому телефону. Тут и помощь, и возможность отблагодарить за содеянное добро. Саша боялся, что его сочтут неучтивым, и хотел сделать им хоть какой-нибудь презент, да хоть просто бутылку хорошей водки поставить, и то…
Хельмут прочитал визитку, показал с разрешения Саши товарищам, те тоже ознакомились, причем слово «профессор» вызвало у них заметное почтение, и стали что-то обсуждать.
— Мы думаем, как вам удобнее проехать в Массенхайм, это не совсем далеко от Франкфурта.
— А разве это не район города? — удивился Саша.
— Иногда можно сказать и так, но они предпочитают называть себя городом, — с некоторым превосходством заметил Хельмут.
«Ну да, пригород, — подумал Турецкий. — Мы — малаховские… или люберецкие, или апрелевские ребятки…»
Пришлось объяснить добродушному старине Хельмуту, что положение Турецкого в настоящий момент несколько хуже, чем можно предполагать. В кармане ведь нет ни копейки. Поэтому самым разумным было бы позвонить господину Пушкарскому, надеясь, что он находится дома, а не в каких-нибудь разъездах, и договориться с ним о помощи. В противном случае придется обращаться к старшему инспектору уголовной полиции герру Хансу Юнге. Причем тоже неизвестно, удастся ли его отыскать, ведь сегодня выходной день…
Хельмут задумался, почесывая мундштуком трубки за ухом. Наконец сказал, что в любом случае готов оказывать русскому полицейскому оберсту гостеприимство и в дальнейшем, но сам он вынужден сегодня сняться с якоря и идти в Майнц ставить свою старушку в док. Турецкий не понял, зачем такая церемония. Постарался объяснить, что надо просто позвонить, а тогда все будет ясно. Позвонить, конечно, можно, согласился старик, но воскресенье — день особый. На удачу рассчитывать нельзя. И, к сожалению, он, Хельмут Штильке, должен именно сегодня отойти, иначе будет большая потеря времени. Саша не понял, почему же нельзя отплыть завтра?
— Ни один уважающий себя моряк никогда не позволит себе поднять якорь в понедельник. Поэтому — либо сегодня, либо — только во вторник.
Разобрались и с этим вопросом.
Хельмут сказал, что ближайший телефон имеется впереди, примерно в полумиле, сразу за мостом, в пивном баре. Но так как русский гость должен чувствовать себя некомфортно, то сейчас Фриц, самый молодой из них и, естественно, быстрый на ногу, проводит господина и поможет ему связаться с нужными людьми. Во всяком случае, сам Хельмут благодарен фортуне за то, что она предоставила ему возможность оказать посильную помощь хорошему, как он уверен, человеку.
Сказано было, конечно, несколько сложно, но от чистого сердца. Турецкий с чувством пожал твердые, будто деревянные, ладони каждому, сошел по шатким мосткам на берег и в сопровождении «самого молодого» Фрица отправился по набережной к недалекому мосту.
3
Пушкарский будто и не удивился Сашиному звонку. Более того, похоже, он даже обрадовался.
— Мой друг! Какое счастье, что вы застали меня дома! А ведь я уже собрался махнуть в Люксембург, я, кажется, рассказывал вам о своем приятеле, который там обосновался? Вот-вот, а тут и вы, какая радость старику! Где вы, мой друг?
После такого и радостного, и недвусмысленно информирующего о неотложных делах приема Саше было не очень ловко говорить старику о своих проблемах, тем более что телефонный аппарат стоял на стойке бара, а бармен, протирая стаканы, ненавязчиво и как бы без особого интереса, искоса поглядывал на непонятного посетителя. А странным действительно было все — от жеваного, словно на помойке найденного костюма до великолепного фингала на физиономии — определенно ручной работы.
Поэтому объяснить что-то подробно по телефону Саша не мог, а сделать это надо было позарез. Вся надежда основывалась на том, что бармен, дай-то Бог, совсем не обязан был понимать по-русски. И в довольно витиеватых, туманных выражениях, поясняя через каждую фразу, что он не может говорить иначе, ибо не один и звонит из кафе, Турецкий сказал, что стал жертвой нападения, случай помог вырваться, и теперь, без документов и денег, он может рассчитывать лишь на немедленную помощь ВДП. Кажется, эта последняя аббревиатура и решила вопрос положительно.
Валентин Дионисьевич, до того слушавший Турецкого не то чтобы с откровенным недоверием, но, вероятно, без всякого почтения к журналисту из России, наверняка пропившемуся и влетевшему в историю, при слове «ВДП» оглушительно захохотал. Отсмеявшись, спросил, где Саша в данный момент бросил якорь. На что Турецкий немедленно ответил, что его действительно сегодня ночью спасли моряки, а один из них находится рядом, и, если Валентин Дионисьевич позволит, тот сейчас объяснит, как сюда попасть, поскольку немецкого Саша не знает, а немец ни фига не сечет в английском.
— Битте, — Саша протянул трубку Фрицу и жестом показал, что надо объяснить…
Фриц с почтением взял телефонную трубку, поздоровался и стал слушать. Затем он, накрыв микрофон ладонью и повернувшись к бармену спиной, стал что-то объяснять, кивая и поглядывая на Сашу. Через минуту он вернул трубку и отошел к бармену, о чем-то заговорил с ним. Пушкарский был серьезен:
