— Ну вот, и дамочку подклеил, — пошутил кто-то из парней.
* * *
Недавняя жертва, а теперь уже вполне оправившаяся и сразу ставшая обаятельной Алла Петровна, оказалась и в самом деле медицинским работником — да к тому же из подмосковных Мытищ.
Так и не дождавшись автобуса, они отправились на Малую Караимскую пешком. Сначала женщина опасливо оглядывалась — не подстерегает ли их где шайка, но скоро осмелела.
— С утра ходила мужу звонить, по междугородному, а тут эти — пятьсот тысяч суют. Ну я и не удержалась. А вы действительно следователь? По какому делу, если не секрет, приехали?
— Не секрет, — ответил Турецкий. — По делу об убийстве Ветлугиной.
— Ой, да! — подмосковная докторша даже на секунду отстранилась от собеседника. — Она же училась у моей тетки, когда тут жила. Моя тетка только недавно вышла на пенсию, а так она литературу преподавала в школе. У нее даже сочинения Аленины сохранились. Мы их как раз на днях читали, даже всплакнули обе. Вот у нее можно и остановиться.
— У меня, в общем, должна быть гостиница, — начал было Турецкий.
— Да она с вас ни копейки не возьмет! Наоборот, как узнает, что вы из-за Алены приехали, за счастье посчитает вам о ней рассказать. Она же ею так гордилась, когда та еще совсем девочкой была. И Алена ей поздравительные открытки присылала — и в Новый год, и к Восьмому марта. И даже письма иногда. У тети все хранится, в отдельном ящике — от заслуженных учеников.
— Уговорили! — рассмеялся Турецкий, а сам подумал, что стоило ему уехать на автобусе, не вступившись за эту подмосковную врачиху, он бы об учительнице и не догадался. И где тут случай, а где закономерность — никто не разберется.
Малая Караимская улица в самом деле оказалась неподалеку от вокзала. Вся она, насколько видел глаз, состояла из невысоких домиков. Дома и ограды вокруг них были сложены из ракушечника, оштукатурены и когда-то побелены. При каждом домике небольшой сад с огородом, дворики увиты виноградом.
— Вот мы и пришли, — сказала Алла Петровна, доставая из сумочки ключ и открывая внутренний замок крепкой деревянной двери, вмурованной в каменную ограду. — И тетя моя как раз в саду. Тетя Тома! Я вам постояльца привела! — крикнула она звонко и весело.
Седая старушечка оторвалась от лейки и, неся на весу руки, перепачканные в земле, улыбаясь пошла к ним навстречу.
— Тетя Тома, это мой спаситель, следователь по особо важным делам из Москвы, Александр Борисович.
— Тамара Игоревна, — по-прежнему улыбаясь, представилась старушечка. — Извините, руки не подаю, в земле. Отчего же это тебя надо было спасать? — обратилась она к племяннице.
— От наперсточников. Они у меня чуть все не выманили — и кольцо, и серьги, и деньги. Если бы не Александр Борисович…
— И задал бы тебе твой Валера, если бы к нему вернулась без обручального кольца! Так вы у нас комнату хотите снять? — спросила тетя у Турецкого.
— Тетя, Александр Борисович приехал из-за Алены. Он расследует ее дело.
— Из-за Алены! — и старушка сразу переменилась в лице.
Без слов было понятно, как сильно потрясла ее гибель Ветлугиной.
— Вам что-нибудь известно? Убийцу поймали?
— Ищем, — Турецкий с тяжелым вздохом развел руками. — Затем и приехал.
— То есть убийцу пока вы не нашли, но предполагаете, что он может быть из Феодосии?
Старушечка, несмотря на свой вид божьего одуванчика, сохранила четкость учительского мышления.
— Версий несколько, и каждую нужно отработать.
— Пойдемте в дом, — и Тамара Игоревна повела его за собой.
Турецкий остановился в просторной комнате с крашеным полом на первом этаже, здесь приятно пахло солнцем и деревом.
— Сейчас будем пить чай, и я вам принесу Аленины сочинения, а также и письма.
Когда Александр Борисович, приведя себя в порядок, вышел минут через двадцать в гостиную на приглашение к чаю, первое, чему он изумился, было преображение Тамары Игоревны.
Из божьего одуванчика она превратилась в старенькую, но все же типичную школьную учительницу. В очках, в строгой светлой блузке, какие носили еще во времена юности Надежды Константиновны Крупской, в длинной черной юбке, она разливала по чашкам жиденький чай. На круглом столе, застеленном скатертью, вышитой болгарским крестом, стояла плошечка с сушками и миска побольше — со свежей «со слезой» красной черешней.
От всей этой картины на Александра Борисовича дохнуло старинными временами, о которых он и думать забыл.
Тем не менее учительница была не такой уж и простушкой.
— Вы меня, конечно, извините, Александр Борисович, но все же не могли бы вы показать свое удостоверение.
— Да, естественно, — Турецкий понимающе кивнул и достал документы.
Книжечка с надписью «Генеральная прокуратура Российской Федерации» произвела впечатление даже на нее.
— Хорошо, что столь высокие инстанции разбирают это дело, — сказала она. — Извините нашу бедность, к чаю у меня только сушки, но зато черешня из собственного сада.
Черешня и в самом деле была прекрасна.
— И с собой возьмете! — сказала Тамара Игоревна. — Возьмете, возьмете. У вас есть дети?
Турецкому пришлось признаться, что у него есть маленькая дочь. Так что вопрос с черешней был решен.
— Сочинения и письма известных учеников у меня всегда под рукой. — Тамара Игоревна показала на ящик старого буфета. — Мои ученики выпускают наш феодосийский литературный журнал «Окоем», в университете в Симферополе преподают, двое работают в Коктебеле в музее Волошина. Ну да не о них речь.
— Тетя Тома, ты сначала покажи фотографии, — вмешалась Алла Петровна.
Скоро перед Александром Борисовичем были разложены фотографии, и на каждой из них старую учительницу окружали школьники. Девочки были в белых передниках, мальчики тоже в форме…
Тут не выдержала даже Алла Петровна:
— Господи, времена-то какие были!
— А что времена? Не лучше наших. Вспомни, как ты мечтала вылезти из школьного платья! Аленин класс я взяла с шестого, вот они, — сказала она Турецкому. — Узнаете здесь Аленушку?
— Попробую, — браво откликнулся Турецкий, но, сколько ни переводил взгляд с одного девичьего лица на другое, пытаясь идентифицировать их с телевизионным образом, ни на каком остановиться не мог. Наконец он показал на девочку, совершенно на Алену непохожую.
— Да, это она, — подтвердила старая учительница. — Удивительно, что вы ее узнали. Лет до двенадцати это был абсолютно другой тип личности. Я и сама-то стала обращать на нее особенное внимание где-то лет с четырнадцати. Но уж как обратила…
— Тамара Игоревна, скажите, а не было ли у нее каких-то особенных врагов? — решил взять быка за рога Турецкий.
