— Кейс-то… твою мать!.. — в очередной раз проворчал Турецкий. — Не возьму, так затопчу…
Черных и Завгородний его сейчас не интересовали. Живы — и ладно. Дойдет и до них, но пока главное — документы.
С документами получилось, как во время того пожара в библиотеке: тысяча книг сгорели в огне, еще три тысячи потонули в воде, вылитой пожарными на огонь… Улетели бумаги недалеко, но кое-что успело намокнуть, еще кое-что порвалось под сапогами, а может быть, и оказалось безвозвратно втоптано в мох… Турецкий заставил недовольных омоновцев ползать вместе с ним на карачках, перебирая каждую травинку. Куча мокрой мятой бумаги вываливалась из уцелевшей половинки кейса. Кто-то сбегал в пикап и принес пластиковый мешок. Мрачно запихнув в него компромат и продолжая костерить на чем свет всех и вся, и Снегирева в особенности, важняк направился к машине, которая ждала его на шоссе.
Скоро деревня Эммаус осталась далеко позади, но чудное название это Турецкий запомнил на всю жизнь.
6.30
Иногда Алексей Снегирев проявлял невероятную, ни в какие ворота не пролезавшую наглость. И на ней, что самое интересное, выезжал.
Вот так и теперь. Нормальному человеку полагалось бы приобрести стойкую аллергию ко всем и всяческим дорогам и постараться как можно дольше не подходить близко ни к одной. Киллер вышел обратно на шоссе примерно через полчаса после побега. К этому времени на руках у него, скрывая повязки, угнездились темные нитяные перчатки, а в лесу, под торфяной кочкой, остались для будущих археологов два шприц-тюбика. По счастью, на черных джинсах кровь была почти не видна, так что особо и отчищать не пришлось.
Киллер выбрался на шоссе, по которому его только что везли под конвоем, возле указателя «Т/б Спутник 0,1» и принялся голосовать.
Шестая по счету машина осветила его фарами и остановилась. Он рысцой подбежал, заглянул внутрь и весьма удивился.
Как всем известно, в нынешние благословенные времена водители предпочитают голосующих на обочине просто не замечать. И правильно делают. А если едут в одиночку, то даже и днем. И даже в городе. Не говоря уже про глухой ночной час на загородном шоссе.
Водитель рыжих потрепанных «Жигулей» был в машине один. Против света его трудно было разглядеть, но вот протянулась рука, щелкнула, раскрываясь, дверца, Алексей заглянул внутрь и по инерции спросил молодую девушку, сидевшую за рулем:
— До города довезете?..
— Залезай! — кивнула она.
Он решил загодя утрясти все вопросы и потянулся к поясной сумочке:
— Сколько?..
— Да ну тебя! — обиделась девушка. — Ему говорят залезай, а он ушами хлопает. Так ты, блин, едешь или здесь остаешься?..
Киллер стащил с плеч лямки рюкзака. Шевелить руками было по-прежнему больно, но, благодаря промедолу, по крайней мере терпимо. Девушка выбралась из машины и открыла багажник:
— Укладывай.
В багажнике валялся перемазанный землей огородный инвентарь. Девушка расстелила старый клетчатый плащ, чтобы не испачкать красивый красный рюкзак. Киллер слегка потряс ее тем, что приподнял импровизированную подстилку и устроил рюкзак прямо на лопатах и сложных приспособлениях для прополки, именуемых в народе «моргаловыкалывателями». А плащ набросил сверху, подвернув уголки.
— Ну ты даешь! — только и сказала она.
Когда они забрались в машину и раздолбанные «Жигули» покатили вперед, Алексей не удержался и все-таки спросил ее:
— И не страшно вам незнакомого мужчину среди ночи в машину сажать?..
Она только хмыкнула:
— У меня коричневый пояс по тэквондо. Когда был еще зеленый, подошли ко мне двое. С ножичком. И что? Обоих за одно место в отделение оттащила.
— Здорово! — с уважением сказал Алексей. — Это вы там кирпичи ногой разбиваете?
— И ногой, и рукой. — Девушка отвернулась от дороги, протягивая действительно крепкую твердую ладошку в велосипедной перчатке: — Меня Варей зовут.
Алексей обождал, пока после рукопожатия в глазах улягутся искры, и представился Славиком. Это вполне соответствовало паспорту, который он загодя переложил в сумочку из рюкзака.
Была и другая вещь, которую он оттуда извлек. Портативный проигрыватель для лазерных компакт-дисков, казавшийся еще миниатюрней в его пальцах, ставших толстыми и неуклюжими. Варя с любопытством косилась, как он заправлял внутрь блестящую радужную пластинку, прилаживал крохотные наушники и нажимал пуск.
— Что слушаем-то? — поинтересовалась она.
— «Сплошь в синяках»…
— Класс! — обрадовалась Варя. — Дай одним ухом послушать!
Ему было не жалко. Так они и ехали дальше: у каждого по наушничку в ухе. У нее в правом, у него в левом. Электроорган выдавал торжественные аккорды. На колеса наматывалось шоссе, и Алексей даже заподозрил, что, возможно, рановато похоронил предстоявшую вечером встречу. Это было хорошо. Уговор дороже денег. А впрочем, не говори «гоп»…
По раскаленным пескам и по тонкому льду,
Битый и мятый, уставший чего-нибудь ждать,
Словно по минному полю, по жизни иду,
Нету тропинки, и неба почти не видать.
Где я прошел, те дорожки давно заросли
Мертвой полынью, забвения горькой травой.
Белые крылья мелькают в далекой дали.
Черные крылья — над самой моей головой.
Кто я такой — у кого бы ответа спросить?
Кто я такой и откуда? Зачем я живу?
Где же то зеркало, что без прикрас отразить сможет судьбу, вещий сон показав наяву?
С каждой зимою все больше жестоких потерь,
Только растет и растет неоплаченный счет.
Белые крылья все дальше относит метель.
Черные крылья почти задевают плечо.
Жизнь не пустышка, пока тебя кто-нибудь ждет.
Если ты нужен кому-то — не бойся беды.
Знай: увенчает зарю лебединый полет,
Вспыхнет окно огоньком путеводной звезды.
Как я хочу, чтобы сбылся обещанный сон!
Ляжет прямая дорога, светла и чиста.
Белые крылья скрывает седой горизонт.
Черные крылья все ниже, все ниже свистят…
* * *
Когда обозначились признаки скорого появления гаишного пункта, Алексей попросил Варю остановиться:
— Там небось опять террористов чеченских каких-нибудь ловят, проверяют кого ни попадя… Знаешь, лучше ты меня высади. Привяжутся, начнут трясти, откуда да кого в машине везешь…
Варя хмыкнула:
— Тоже мне, лицо кавказской национальности. Из тебя террорист, как..
Он пошевелил руками:
— Как из дерьма масло: мазать можно, есть нельзя. Ты все-таки смотри… почти приехали, я дальше как-нибудь сам. Высадишь?
