— А на телевидении, когда вы приходили туда смотреть запись интервью с Петровсом, вы Придорогу не видели? Он ведь много времени проводил на канале.
— Нет, я его не видел, и Алена никогда не упоминала при мне этой фамилии, я бы, разумеется, обратил на это внимание.
— Ну что ж, спасибо, Михаил Семенович, вы нам очень помогли, — сказал Турецкий.
— Так вы считаете, что сегодняшняя авария не случайна? — спросил Гринберг, видя, что Александр Борисович собирается идти.
— Я думаю — не случайна, — чистосердечно ответил Турецкий. — Будьте осторожнее. У вас есть охрана?
Гринберг кивнул.
— Усильте ее. Или поезжайте на время за границу. Пока все не утряслось.
13.00
Алексей Снегирев шел по Большой Пестовской, направляясь к пятьдесят третьему дому. Шагал он быстро, но без видимой спешки. Теперь он точно знал, кто грохнул Аленушку. Последние несколько дней он перебирал все, что помнил и знал про этого человека, и убеждался: ошибки не было. Ну а раздобыть адрес было делом техники.
Тот, к кому он шел, был очень хитер, опытен и опасен. Смертельно опасен. Алексей помнил его репутацию еще по спецлагерю. Дело было, можно сказать, при динозаврах, в восемьдесят первом году. Тем не менее у них уже тогда имелись репутации. У обоих. Да. И взаимная неприязнь. Скунс не знал, сегодня или когда им предстояло окончательно выяснить отношения. Ясно было только, что разборка предстояла на равных.
Его, Скунса, подставили. Грохнули Алену, стараясь работать «под него», передали его приметы на всю Россию-матушку, а потом еще, как в плохой пьесе, сыграли его роль на Востряковском кладбище. Не хватит ли?
Он не знал точно, где располагалось четвертое строение, и решил навести справки. Он прошел лишних полквартала, а дойдя до следующего угла, вновь перешел улицу и направился к холодильной тележке с мороженым. Очень возможно, в дальнейшем продавщице придется давать интервью интеллектуалам в штатском и она вспомнит незнакомого гражданина…
Ну и плевать. К тому времени все бабки будут подбиты.
— Вы не подскажете, где тут пятьдесят третий дом, строение номер четыре? — спросил наемный убийца.
Продавщица посмотрела из-под безвкусной завивки с каким-то странным выражением, насторожившим его, но дорогу все-таки объяснила. Алексей поблагодарил и пошел в указанном направлении. Уже ему в спину женщина вдруг сказала:
— И что все в четвертое сегодня идут? Один за другим, прямо муравьиная дорожка какая-то.
— В самом деле? — остановился Снегирев. — И много народу уже прошло?
Женщина, рассмеявшись, отмахнулась: дескать, пошутила со скуки, неужели не ясно.
— Да всего один мальчик, — сказала она. — Такой беленький, хорошенький. Все краснел, лапочка моя…
Дурное предчувствие показалось Алексею мокрой холодной простыней, внезапно облепившей все тело. Он попытался справиться с ним и сказал себе, что умный мальчик, наверное, явился просто на рекогносцировку и, очень возможно, уже катил прочь на метро. Но мерзкое ощущение не проходило, он сразу вспомнил, как розовощекий сыщик «выслеживал» его на Тверской, и заподозрил, что юный Пинкертон и на сей раз вряд ли упустит возможность поскользнуться на банановой шкурке. Скажем, поднимется по лестнице. Да еще начнет выяснять, дома ли обитатель двадцать третьей квартиры.
И что, если тот действительно окажется дома?..
Вскочив в подъезд, Алексей бесшумными прыжками понесся по лестнице вверх.
Дверь двадцать третьей квартиры очень ему не понравилась. На первый взгляд ничем особенным она не блистала, но высаживать ее без помощи специального инструмента Алексей бы не взялся. Пластаясь по стене, он подобрался к двери и прижался к ней ухом. Слух у него был тренированный, и ему показалось, будто он уловил монотонный голос, глухо звучавший внутри. Слов, однако, разобрать не удалось. Киллер опустился на пол и принюхался к сквозняку. Ему повезло: тянуло не с площадки в квартиру, а наоборот. И ноздрей Алексея коснулся ЗАПАХ. Запах, который запоминается с одного раза на всю жизнь. И от которого потом до гробовой доски волосы поднимаются дыбом.
Мысленно застонав, наемный убийца метнулся вперед, к лестничному окну. Выдернул из кармана неразлучный телефончик, торопливо нажал кнопки, набирая тот из номеров Александры Ивановны Романовой, по которому звонили только в крайних случаях и только свои люди.
— Милиция?.. Большая Пестовская, пятьдесят три, четвертое строение, квартира двадцать три… да… Судя по всему, совершено убийство… Все!
Рама, с девятьсот тринадцатого года обраставшая все новыми слоями краски, поддалась сразу. Выглянув через подоконник, Алексей увидел карниз, лепившийся к стене под окном. Он вел как раз в нужную сторону и был сантиметра три шириной.
13.10. МУР
Александра Ивановна не сразу сообразила, кто с ней говорит и что говорят. И только когда краткий разговор был закончен, оправилась от изумления, вызванного уже тем, что ей позвонили ПО ТОМУ телефону.
Второй мыслью было осознание того, что назван очень знакомый адрес. До боли знакомый. Потому что по Большой Пестовской, пятьдесят три, четвертое строение, квартира двадцать три, проживал не кто иной, как гроза преступников, лучший из омоновских командиров майор Карелин.
Убийство? На квартире у Карелина? Это могло бы показаться розыгрышем, если бы не голос. Голос был странным и очень знакомым. Романова не сразу поняла, где она его слышала.
Потом догадалась — это был голос киллера, который давал интервью Ветлугиной.
Все это пронеслось в голове Александры Ивановны за секунду, не более. И со стороны могло показаться, что она и не раздумывала вовсе, а, положив трубку, сразу же начала набирать другие номера.
Не прошло и пяти минут, как на ноги были подняты все — группа Артура Волошина, Турецкий, Меркулов, ребята из районного отделения.
Вернувшись к реальности, Олежка первым делом ощутил, что случилось непоправимое и он промочил брюки. Это было ужасно. Разум не вполне еще прояснился, Олежка никак не мог взять в толк, что произошло и где он вдруг оказался. Он дернулся, приподнялся и неожиданно понял, что лежит плашмя на гладком линолеуме и не может пошевелиться.
Мокрое полотенце хлестнуло его по лицу, и Олежка открыл глаза.
«Борис Германович!..» — рванулся из груди возглас, полный радостного облегчения. Рванулся — и застрял, остановленный забитым в рот кляпом. Вся нижняя часть лица была замотана липкой лентой, сквозь которую наружу проникало только слабенькое, придушенное мычание. Но ни путы, ни кляп уже не имели значения. Потому что на подмогу подоспел сам майор Карелин, а значит, все будет хорошо.
Почему-то, однако, Карелин, — стоявший над ним в маечке и спортивных штанах, не спешил освобождать Олежку и отдирать с его лица скотч. Тому понадобилось несколько долгих секунд, чтобы в полной мере осознать: майор смотрел на него сверху вниз безо всякого участия. Скорее наоборот.
