– Стоять!.. Мать вашу!!! – во все горло заорал Турецкий, надеясь не столько отвлечь боевиков, сколько рассчитывая разбудить кого-нибудь за темными окнами. Ибо все предыдущее, как он понимал, произошло очень тихо и быстро.
Парни переглянулись. Первый кивнул второму, и второй упругими скачками двинулся навстречу Турецкому. В его руке словно сам собой возник нож с лезвием по верхнему краю.
Для раздумий у Турецкого времени не оставалось, и только благодаря этому он встретил боевика по всем правиламм. Ушел с линии атаки, успел подхватить мелькнувшую руку, крутанулся направо и заломил парню кисть. Дальше полагалось бросать башкой оземь, но в самый решительный момент недолеченное плечо предательски екнуло, рука безвольно обвисла, и вместо броска получился какой-то бездарный толчок. Парень упруго перекатился назад и мгновенно вскочил. Его напарник покинул обмякшего Саруханова (Турецкий заметил, что глаза у Сергея закатились) и двинулся на помощь второму. Не то чтобы тот не мог справиться сам – бывалые ребята уже поняли, что во второй раз уйти от ножа он вряд ли успеет. Просто шум, который в самом деле кого-нибудь мог разбудить, требовалось прекратить, и побыстрее.
Турецкий понял, что погиб, судорожно вскинул здоровую руку ко рту, собираясь хотя бы засвистеть… и в это время из-за угла дома вышел человек с красным рюкзаком за спиной, а на улице еле слышно заворчала мотором отъезжающая машина. Турист, сообразил Саша. Возвращается домой с уик-энда в лесу или на байдарке. Черт носит их в такую погоду. Господи, только его тут еще не хватало!..
Второй, не оглядываясь, продолжал теснить Турецкого в угол двора. Первый развернулся к туристу и сделал в его сторону угрожающее движение ножом: дескать, вали по-хорошему, да смотри, покрепче забудь все, что видел и слышал. Турист сперва удивленно остановился, потом сбросил рюкзак и пошел навстречу боевику.
Второй самоуверенно покосился назад, посмотреть, в чем там заминка у первого, на миг отвлекся, и Турецкий все-таки успел нырнуть под блестящее лезвие, рванувшееся к его горлу. Он увидел несущийся навстречу асфальт, выставил больную руку для кувырка и понял, что теперь уже наверняка погиб, ведь рука сейчас подогнется. Однако рука не подогнулась, и Турецкий получил еще секунд пять жизни. Вряд ли больше. Он лежал на спине и, несмотря на мелькавшие в глазах огоньки, теоретически все-таки был еще не совсем беспомощным, но…
На самом деле он был им не нужен. Скорее всего, они просто бросили бы его и сбежали, если бы не турист. Раздался жуткий крик. Турецкий и второй боевик обернулись. Турист стоял на коленях над распластанным первым и, согнув ему ногу, энергично поворачивал ступню. Нож валялся на асфальте метрах в пяти. Парень кричал без слов, как раненое животное.
Вот теперь в ближайших домах наверняка уже вовсю крутились телефонные диски. Мужчина выпустил потерявшего сознание боевика, тут же каким-то непостижимым образом оказался на ногах и немедленно прыгнул ко второму.
Второй сразу понял, что лучше не подпускать его к себе. Он метнул нож, но от потрясения и испуга промахнулся. И со скоростью спринтера рванул прочь.
Мужчина не стал его догонять.
– Живой? – спросил он, останавливаясь над Турецким.
– Да вроде, – отозвался Саша. – Спасибо…
Он мог бы поклясться, что ни разу не ударялся головой, но факт оставался фактом – с разбитого лба по лицу текла кровь. Он вспомнил о Саруханове и поспешно поднялся.
Когда он подбежал к Сергею, тот застонал и повернул голову.
– Держись, – сказал Турецкий, осознавая, что весь бой длился мгновения. – Сейчас «скорую» вызовем.
Мужчина вынул из рюкзака тонкий шнур и деловито вязал первого, не забыв охватить петлей изувеченную ступню. Боевик дергался и хрипел от боли. Саруханов прижал вялую руку к тому месту, куда попал нож. Ладонь окрасилась кровью.
Турецкий видел, что под телом Сергея расползалась густая темная лужа. Быстро и осторожно он стащил с него куртку и, разорвав рубашку, попытался крепко перетянуть грудь – удар пришелся под ребра.
– Что ж ты, дурак, выходишь, ведь предупреждали!..– приговаривал Турецкий, торопливо накладывая повязку. – Да и времечко выбрал!
– Она, – одними губами выдавил Саруханов.
Турецкий вмиг понял, о ком шла речь…
– Сука!.. – взвыл он. – Значит, и тебя вокруг пальца обвела!..
– Она видела фоторобот, – сказал Саруханов и потерял сознание.
Саша завертел головой, ища глазами «туриста», но того нигде не было видно. Не было и красного рюкзака.
– Гражданка Бурмеева, вы арестованы.
Собственно, Татьяна не слишком удивилась, когда час спустя открыла дверь и увидела на пороге двух милиционеров, а с ними следователя Сашу Турецкого, не поразила ее и услышанная фраза.
Долгое утро все еще никак не кончалось. На Татьяне был тот же брючный шелковый костюм, который она надела, выходя из дома вместе с Сергеем. Из комнаты выглянула заспанная растрепанная Корина в халате, казавшаяся от этого старше и бестолковее.
– Что такое, Танюша? – спросила она, удивленно глядя на людей в милицейской форме и все еще не понимая, как они оказались в прихожей.
– Сергей решил выйти, на него напали. Он в больнице. Я была с ним. Меня везут на допрос, – очень кратко изложила Татьяна суть дела, опустив лишь ту деталь, что сама она арестована.
– Как же так! Сережа! – всплеснула руками Корина. – Ему же нельзя было выходить.
– Устал сидеть дома, – пожала плечами Татьяна.
– А они его караулили, подлецы! – воскликнула Корина и, обратившись к Турецкому, с которым она разговаривала всего несколько часов назад, спросила: – Как он? Куда его увезли?
– В Склиф, – ответил Турецкий, – положение тяжелое. Очень большая потеря крови.
– Мерзавцы! – Корина погрозила кулаком в пространство.
Турецкий в изумлении наблюдал, что на лице Татьяны решительным образом ничего не отражается. Трудно было даже представить себе такое самообладание. Она выглядела озабоченной, подавленной, но никак не виноватой. Судя по ее виду можно было скорее предположить, что она переживает из-за Саруханова, чем то, что она опасается правоохранительных органов.
– Не беспокойтесь, Корина Аршавировна, – сказала она, – все будет хорошо. Пойдемте, – кивнула она милиционерам, так и не посмотрев в сторону Турецкого.
Турецкий шел домой, стиснув зубы. Плечо, еще не окончательно зажившее, отчаянно разболелось. Во время драки он забыл о нем, но теперь оно ответило ноющей болью. Но главное было не это – физическая боль далеко не всегда самая мучительная. И сейчас Турецкий был даже рад, что болело плечо – это отвлекало от другой боли – от смеси обиды, досады и ярости, переполнявшей душу.
Как он мог влюбиться в эту женщину! Продажную, лживую, подлую. И при этом обладавшую лицом ангела. Она смеялась над ним, как смеялась и над другими, ни на минуту не сомневаясь в себе. Она шла в полном смысле слова по трупам влюбленных в нее мужчин, пользуясь своей властью над ними. Но кроме ненависти и презрения к Татьяне Турецкого мучили презрение и ненависть к самому себе. Что же он, оказывается, не может устоять ни перед одной хорошей фигурой и смазливым лицом? Что заставило его мечтать об этой женщине? Сейчас ему трудно было поверить в это, но ведь был подлый момент, когда он был готов ради Татьяны бросить Ирину с дочкой. Турецкому хотелось верить в то, что он все же никогда бы не пошел на это, но какой-то голос внутри нашептывал, что, если бы Татьяне этого очень захотелось, если бы Турецкий был ей нужен, она скорее всего добилась бы того, чего хотела. Какое счастье, что он принадлежит к не интересующей ее касте бюджетников-голодранцев.
