– Татьяна. Таня, – прошептал Турецкий.
– Как ты? – послышался знакомый голос.
Турецкий открыл глаза. Он лежал на больничной кровати. Тело ломило, особенно пекло плечо. И над ним действительно склонилось лицо – лицо Татьяны Бурмеевой.
– Это сон? – спросил Турецкий.
– Вряд ли, – ответила Таня. – Мне лично никогда еще не снилась больница.
– Это здорово! – сказал Турецкий. – Нет, не то, что тебе не снилась больница. А то, что ты пришла.
– Мне недалеко было идти, – улыбнулась Таня. – Подняться на один этаж и сделать несколько шагов по коридору. Мы соседи.
Турецкий попытался приподняться на локте, но плечо пронзила такая боль, что он сморщился и опустился обратно на подушку. Таня смотрела на него глазами, полными сострадания. Теперь она совершенно не была похожа на ту холодную и неприступную красавицу, с которой Турецкий говорил несколько дней назад. Она стала иной – мягкой, доброй, отзывчивой. И при этом совершенно не перестала быть красивой, напротив. Турецкому захотелось обнять ее, прижать к себе и не отпускать никогда-никогда.
– Таня, – только и сказал он.
Она протянула руку и нежно коснулась его лица. Он поцеловал кончики ее пальцев.
– Никогда не думала, что следователь может быть таким… – задумчиво проговорила Татьяна.
– Каким? – спросил Саша.
– Таким… как ты.
– Наклонись ко мне, – попросил он.
Она присела на край, и ее лицо склонилось над его лицом, он почувствовал, как на его лоб упали ее густые волосы, и ощутил на губах вкус ее губ.
– Это что такое! – послышался рядом сердитый голос. Татьяна отпрянула, и Турецкий увидел в дверях дежурную медсестру. – Нашли чем заниматься в больнице! Это же военно-полевая хирургия!
Татьяна смущенно смотрела на сестру, а Турецкий почему-то только рассмеялся.
– Именно. Это же не школа благородных девиц и даже не инфекционная больница, – сказал он.
– Ну я пойду, – сказала Таня.
– Приходи еще, – попросил Турецкий, – пожалуйста.
Саруханов, как ни странно, не чувствовал боли, ощущение было такое, как будто пинают, бьют, молотят по мешку с песком, хотя и понимал, что этот мешок – его собственное тело.
Внезапно он упал назад. Опора, на которую навалилась его спина, исчезла. Саруханов вдруг понял, что у него закрыты глаза. Он попытался открыть их, но все заволокло красной пеленой, и он снова закрыл их. Как сквозь вату, он услышал бормотание:
– Ты его мало-мало убивай. Ай, нехорошо!
– Глохни, вертухай, шнифты выбью! – раздался рык Басмача.
– Керим пугать не надо. Керим пуганый, – прозвучал ответ.
Затем Саруханова потянули за ноги, тянули долго, потом он почувствовал, как кто-то брызгает ему в лицо холодной водой. Он снова попытался открыть глаза – красная пелена немного рассеялась. Над ним склонилось лицо тюремщика Керима.
– Живой, – констатировал он. – И куда тебя теперь? Лазарет?
– Не надо в лазарет, – прохрипел Саруханов, – там все равно прибьют.
– Кто прибьет? – спросил Керим.
– Кому надо, тот и прибьет. Говорил я следователю.
– Ай-яй, – пробормотал Керим, – лазарет тебя надо, а нельзя. Старый камера тебя посажу, там никого. Будешь лежать, не помрешь?
– Постараюсь.
– Только тихо-тихо ходить надо, – предупредил Керим. – Молчать. Чтобы сам своих шагов не слышал. Пусть думают, что ты умер.
Идти, к счастью, было недалеко. Керим открыл дверь, и Саруханов оказался в своей одиночке, той самой, которую оставил совсем недавно. Какой родной и спокойной она ему показалась!
Он лег на койку. Теперь все тело начало болеть. Шок прошел. Было очень больно, причем не снаружи, а где-то внутри. «Отбили, сволочи, все нутро. Умру, наверно, – спокойно подумал Саруханов. – Но зато я им не дался».
Глава девятая НУЖЕН ТРУП
1
Телефон затрезвонил рано. Сначала Романовой казалось, что это ей снится – уже давно ей и по ночам виделась почти без вариантов сыскная работа, – но затем она поняла, что это явь, и, на ходу набрасывая халат, подошла к телефону.
– Ну, говорите, – хриплым спросонья голосом сказала Романова.
– Шурочка, – раздался в трубке знакомый голос Меркулова, – прости, что разбудил, но дело очень срочное. У тебя есть труп?
–Что? – только и смогла вымолвить Романова.
– Это, конечно, не телефонный разговор. Жду тебя на Петровке, а ты пока сообрази, нет ли где неопознанного трупа.
В трубке раздались короткие гудки. Романова еще некоторое время стояла, слушая их, и только потом положила трубку. Она решительно ничего не понимала.
Однако милицейская хватка брала свое. Впопыхах жаря на кухне яичницу, Александра Ивановна уже соображала, были ли в самые последние дни неопознанные трупы. Были, конечно, теперь это стало обычным делом. Если так пойдет и дальше, то скоро расчлененных трупов в лесу будут находить больше, чем грибов.
«Был какой-то утопленник в Яузе, в парке Дубки, в Петровско-Разумовском – тело без головы; в Лефортове – голова в полиэтиленовом мешке, но не та. Что еще… И зачем Меркулову труп?» Это был самый интригующий из всех вопросов.
Он ждет ее на Петровке, а ведь надо бы заехать к Саше Турецкому в больницу, узнать, как он там… Она на миг задумалась, рассказывать ли ему о последних событиях, и решила – не стоит. Пусть отдыхает.
2
Через час, открыв дверь в палату, Романова столкнулась с уходившей Ириной, которая до работы заехала в больницу. Увидев ее, Александра Ивановна закричала прямо с порога:
– Смотри, Сашок, опять к тебе женщина! Ну, ты у нас Казанова!
– Приятно, когда о тебе говорят хорошее, – вздохнул Турецкий, – особенно незаслуженно.
– Ну-ну, – погрозила ему пальцем Романова.
Она деловито уселась на стул у кровати и вытащила из сумки пакет апельсинового сока, пачку печенья и гроздь винограда.
– Шура, да ты что! – возмутился Турецкий. – Забирай детям.
– Дети давно выросли, сами себе купят, – отрезала Романова, – а тебе надо поправляться. Тут такие дела завертелись, да ладно, сейчас не будем…
Что-то в тоне начальницы МУРа очень не понравилось Турецкому. Он знал Александру Ивановну далеко не первый год и хорошо понимал, что значат такая сухая речь и озабоченный вид.
По-видимому, случилось что-то беспрецедентное.
– Что-то с дядей, с Григорием Ивановичем? – встревоженно спросил Турецкий, – Его нашли? Слава успел мне сказать, Что он пропал.
