– Что же Зине-то сказать… – растерялся Григорий Иванович и сразу перестал быть похожим на Президента.
– Я сам поговорю с ней, – сказал Слава. – Придется сказать ей, что вы будете выполнять одно важное задание.
– Нет-нет, – махнул рукой Григорий Иванович, – она же в меня мертвой хваткой вопьется, расскажи ей все да доложи. Ты скажи ей лучше, – он задумался, – что вы там в Москве, в милиции, решили художественную самодеятельность продвигать, и меня, значит, в качестве консультанта. Прослышали в столице про наши ольгинские успехи, ну и решили пригласить меня в Москву для укрепления народного театра.
– Ну, уж это как-то… – неуверенно начал Грязнов, – неправдоподобно.
– Очень даже правдоподобно. Я знаю, что говорю, – заявил дядя Гриша и снова стал похож на Президента.
4
Григорий Иванович приосанился, прокашлялся и внезапно громовым, почти трубным голосом начал декламировать:
– О, россияне, весь народ
Восстал решительно и гордо.
Мы защитим наш Белый дом
Бесстрашно, искренне и твердо!
Гэкачеписты, трепещите!
Не покорится вам Москва!
А вы, защитники, крепитесь,
К вам обращаю я слова…
И так далее, всего триста шестьдесят восемь строк, не считая прозаических кусков. И я за одну ночь выучил, – гордо заметил дядя Гриша.
Грязнов хотел что-то сказать, но Григорий Иванович перебил его:
– Это из нашей пьесы, ну ты понял. Монологи в стихах, диалоги в прозе – на Шекспира ориентировались. Да, ты-то небось думал, что там у вас, в этой Ольге, могут сочинить… Ведь думал, да, признавайся? Знаю вас, москвичей, считаете, что кроме как в Москве никто уж и написать ничего не способен.
– Да нет, дядя Гриша… – пробормотал Слава. – Я вовсе…
– Знаю, знаю, не отпирайся. Я вас, москвичей, насквозь вижу, – он самодовольно ухмыльнулся, а потом снова принял ту же важную позу. – А теперь приходит ко мне К., говорит мне: «Вы, как российский Президент, должны думать о своей безопасности. Мы связались с американским посольством. Там все готово, чтобы принять вас. Весь мир за нас». И тут я, Президент свободной России, услышав такое, говорю ему: «Ты говоришь, весь мир за нас. Зачем тогда бежать? А ты подумал о народе? Что скажет он, узнав, что полководец, лидер, бежал? И куда? В американское посольство! Нет, нет. С подобными речами не приходи ко мне!
Слава, которого в данный момент Президент очень даже интересовал, но вовсе не с этой стороны, снова хотел заговорить о деле, но дядя Гриша был настолько упоен своим искусством, что вовсе не желал, чтобы его прерывали – он был готов выступать сколько угодно, раз появился слушатель.
– Ну, тут я немного пропущу. Это мне предлагают по подземному туннелю пройти под Москвой-рекой и выйти к гостинице «Украина» на том берегу… Это почти то же самое, ага, вот что я прочту: обращение к патриарху. Между прочим, слово в слово то, что Сам написал: «Произошло вопиющее беззаконие – группа высокопоставленных коррумпированных партократов совершила антиконституционный государственный переворот. Попрана не только наша государственность, не только встающая на ноги демократия. Попрана свобода нашего гражданского выбора. Над страной нависла тьма беззакония и произвола!!!» – последние слова дядюшка произнес, взмахнув кулаком в воздухе.
Все это почему-то напомнило Славе Грязнову какую-то древнегреческую трагедию, которую он как-то краем глаза видел по телевизору.
– И тут входит Ростропович! – взревел дядюшка.
На счастье Славы, дверь действительно открылась, и на пороге показалась тетя Зина.
– Ну ладно, Президент, раскричался, – ворчливо сказала она. – Сам-то ты на чьей стороне был?
– Язьева я никогда не уважал, – с достоинством парировал удар дядя Гриша.
Глава третья КОГО ИНТЕРЕСУЕТ КУРС ДОЛЛАРА?
1
Прошли те благословенные дни, когда в столовой Мосгорпрокуратуры стояла в обеденное время целая очередь и люди отходили с полными подносами. Теперь народу здесь
бывало значительно меньше, а те, кто приходили, питались куда как скромнее. Несмотря на то что на столовую Прокуратура России давала дотацию, цена обеда была все равно весьма высока для работников, которые, как бюджетники, превратились в самую низкооплачиваемую группу общества.
Некоторые приносили с собой завернутые в пакет бутерброды и булочки и обходились стаканом чая или кофе. Когда Турецкий подошел к раздаче, перед ним стоял всего один человек. Саша без труда узнал его со спины – у кого еще во всей Мосгорпрокуратуре могли быть такие опущенные плечи, такая смешная лысина. Это был, разумеется, Моисеев. И хотя сейчас благодаря помощи сыновей из Израиля он реально жил лучше многих коллег из прокуратуры, во всем его облике сохранялось навечно приросшее к нему впечатление бедности, неустроенности.
– Как дела, Семен Семеныч? – спросил Турецкий, пристраиваясь за старым криминалистом.
– А, Саша, добрый день! – Моисеев поставил на поднос яйцо под майонезом и обернулся. – Дела мои, как вам сказать… – Он показал рукой на поднос, где стояла тарелка супа и порция жареного цыпленка с картошкой. – В чем-то даже куда лучше, чем у других. Теперь такой обед могут позволить себе только состоятельные люди. Вот уж никогда не думал, что стану богаче многих. Как-то это даже неловко.
Когда Моисеев отошел, Турецкий взял свой поднос со скромной порцией свекольного салата и биточками с кашей. До получки оставалось еще несколько дней, а деньги были уже на исходе.
Больше всего Сашу Турецкого последнее время раздражала эта необходимость экономить, думать не о том, чего ему хотелось бы, а что он может себе позволить – нет, не в шикарном ресторане, а в до боли знакомой столовой Мосгорпрокуратуры. Было в этом что-то неправильное и унизительное. Никто из работников прокуратуры не понимал, почему, скажем, старший советник юстиции не может содержать семью нормально – не ограничивать только самым необходимым, когда разговоров о летнем отдыхе или о покупке нового пальто и быть не может. Создавалось впечатление, что государство само толкает работников правоохранительных органов на скользкую дорожку – в лучшем случае люди искали параллельный заработок в качестве юрисконсультов в фирмах (а на это нужно лишнее время, которого и так катастрофически не хватает), в худшем – попросту начинали брать взятки.
Саше Турецкому было легче – Ирина сравнительно неплохо зарабатывала уроками, время от времени аккомпанировала на концертах. Поэтому он по-прежнему мог не искать иных способов зарабатывать деньги и, несмотря ни на что, заниматься исключительно своей основной и единственной работой. И все же в их семье тоже ощущался недостаток.
Раньше, бывало, дома на скорую руку достанешь из холодильника колбасы, сыру, ветчины. Зимой не переводились квашеная капуста и соленые огурцы. А теперь… Турецкий задумался, сколько времени он уже не ел ветчины, не пресованной «ветчины» в оболочке, а настоящей, розовой, тонко нарезанной…
