Когда Галя закончила, снова воцарилось молчание. Капитан Сивыч, не мигая, смотрел на скромную и такую невзрачную на первый взгляд женщину. За долгие годы работы в МУРе ему пришлось повидать много разных людей, но с таким феноменом он столкнулся впервые. Он, разумеется, читал в литературе и слышал о людях с феноменальной памятью, но видеть их лично ему еще не приходилось.
– Вот это память! – воскликнул непосредственный Бояркин. – Вы прямо академик!
Галя улыбнулась:
– У меня только зрительная память. Вот имена я запоминаю очень плохо, разные там названия, даты, так что академика из меня не получилось бы.
Сивыч, который тем временем что-то листал, поднял голову и переспросил очень серьезно:
– Галина Алексеевна, вы могли бы узнать этого знакомого Карапетяна, если бы снова увидели его?
Галя задумалась.
– Наверно, могла бы, – ответила она, и у Сивыча не было ни малейших сомнений, что она, безусловно, узнает этого человека. Только бы его найти…
Отказавшись от чашечки чая, на которой настаивала Софья Андреевна, блюстители порядка вышли из ее комнат. В обычном коммунальном коридоре Бояркин испытал некоторое облегчение – на этих стульях, обитых зеленым бархатом, он чувствовал себя, как в музее или в театре (а то, что бархат был немного вытертым, даже усиливало это ощущение), и потому был очень скован. Все время, пока Сивыч опрашивал жильцов, он рассматривал овальный портрет незнакомой красавицы, висевший перед ним на стене. И теперь, уходя, бросил на нее прощальный взгляд. «Эх, вот раньше женщины были», – с восхищением подумал Бояркин, а потом, повернувшись к Софье Андреевне, брякнул:
– А это, вон там на картине, не вы будете? Или мамаша ваша?
Старушка рассмеялась, так что морщины на лице разъехались в стороны, и даже показалось, что их стало меньше.
– Ну что вы, Петя. Это портрет Лопухиной кисти Боровиковского. А копию сделал мой отец – на досуге он любил писать маслом; говорил, что это успокаивает.
Когда Бояркин и Сивыч уже собирались уходить, к ним снова подошла Галя. Сивычу показалось, что она как будто сначала сомневалась, стоит ли начинать разговор, но затем все-таки спросила:
– Простите, а у вас в милиции не работает такой Меркулов? Константин Дмитриевич. Я когда-то сталкивалась с ним… Много лет назад… Вы его не знаете?
Сивыча немного удивил этот вопрос. Ему показалось странным совпадением, что эта женщина могла когда-то сталкиваться с Меркуловым, а с другой стороны – кто же не знает самого Меркулова, легендарного начальника следственной части Генеральной прокуратуры Российской Федерации.
– Есть такой, – уклончиво ответил Василий Васильевич,
– Мне бы очень хотелось с ним поговорить, – тихо сказала Галя, причем Сивычу показалось, что она говорит тише, чем обычно. – Это очень важно, – добавила она.
«А в чем, собственно, дело?», – такой вопрос был готов сорваться с губ Сивыча, но, посмотрев в глаза этой небольшой блеклой женщине, он понял, что раз ей нужен Меркулов, то Сивычу она ничего не скажет.
– Хорошо, я попробую это как-нибудь устроить, – ответил он. – Тем более что, возможно, вас попросят повторить ваши показания в милиции, чтобы их там как следует запротоколировали. Можно будет пригласить на эту встречу и Меркулова.
Петя Бояркин уже топтался на лестничной площадке, а Сивыч все еще разговаривал с этой странноватой гражданкой Крутиковой. Разумеется, на Петю ее удивительная память также произвела некоторое впечатление, но все-таки он не мог отрешиться от ее возраста и невзрачной внешности, которую точнейшим образом определяло выражение «серая мышка». Это лишало Галю половины ее достоинств, которые, будь они присущи молодому парню или красивой девушке, имели бы в глазах Бояркина куда большее значение. Поэтому он не очень понимал, почему сам капитан Сивыч тратит на нее так много времени.
– А когда похороны? – спросила Галя.
– Похороны? – не понял Сивыч.
– Ну да, Шуры Шевченко,– Галя виновато улыбнулась. – Он же умер в больнице – об этом даже в газете писали. Конечно, пьяница, даже алкоголик, так же как и Витя. И дебоширили они тут, и шумели. Но подлостей не устраивали. Поэтому-то Гамик был так ими недоволен. Все собирался их выселить и подселить к нам других, каких-нибудь воров или убийц. А эти-то, бывает, с вечера расшумятся, а утром прощения просят. Жалко Шуру. Вот я и хотела пойти на похороны, ведь, наверно, никто не придет. А это не дело…
– Я узнаю, – уклончиво ответил Сивыч. – Вам позвонят.
Глава седьмая ЖЕНА БАНКИРА
1
– Газетчиков бы этих… – сказал капитан Сивыч, когда дверь девятнадцатой квартиры гулко захлопнулась у них за спинами. – Им что, писать не о чем? С чего они взяли-то, что этот «кобзарь» в больнице умер? Переврут всегда все. Случая не было, чтобы отсебятины какой-нибудь не приписали.
Вниз проскрежетал лифт.
– Так это же все из-за меня. Они же русского языка не понимают! – пожал плечами Бояркин. – Рано утром они нам позвонили, спросили, какие были происшествия за последние несколько часов. Ну, я и рассказал, что, мол, так и так, Шевченко и Станиславский вместе выпивали, что-то у них там произошло, что именно, никто не знает, только один пырнул другого узким ножиком, наподобие отвертки. Они спрашивают: «Жив?» Я и ответил, как врач со «скорой» сказал, – шансов у него немного.
– Ну, они и написали, что он помер, а кололи его отверткой – логично? – мрачно усмехнулся Сивыч. – Таких случаев – вагон, но им явно фамилии понравились.
Они вышли из дома и сели в ожидавшую их милицейскую машину.
– А на самом деле, – сказал Сивыч, когда машина тронулась, – он жив, а погиб совсем другой. Тоже с интересным именем.
– Кто это? – не понял лейтенант. – Этот Шевченко живехонек, наверно. Нам бы сообщили, если бы что. Это ведь тогда получается уже не нанесение особо тяжких, а убийство… Так что же, Станиславский…
– Станиславский ваш тут ни при чем, – ответил Василий Васильевич. – Вчера ночью убит Гамлет Карапетян.
2
Саша Турецкий очень не любил больниц, хотя ходить туда ему приходилось часто. Белые халаты, стеклянные шкафы с препаратами, запах лекарств, приглушенные голоса – все это действовало на него угнетающе. И это совершенно не зависело от того, хорошая ли это больница или самая захудалая. Однако, как он и ожидал, Татьяна Бурмеева, жена убитого банкира, находилась в одной из самых лучших клиник Москвы, которую курировало Министерство внутренних дел.
Как ни странно, именно в хороших и престижных больницах вас не заставляют надевать стоптанные тапочки и даже необязательно наряжают в белый халат, который непременно будет либо на несколько размеров больше, либо окажется подростковым, так что его карманы пристроются где-то в районе подмышек.
