— Честно сказать, я и сам интересовался у него. Знаете, что он сказал? Половина всей долларовой наличности, гуляющей по нашим просторам, это искусная подделка, которую может выявить только экспертная группа в Вашингтоне, возможно, в нашем Центробанке, ну и Семен Семенович…
— Вот как! — удивился я. — Вам бы эти сведения поставить в основу своей рекламной кампании, от клиентов отбоя бы не было!
— Несомненно, Саша, — кивнул Моисеев. — Но я, несмотря на пятый пункт, никудышный коммерсант. В чем и упрекали меня даже собственные дети.
Я позвонил Меркулову. Он был еще на работе.
— Костя, мне на завтра нужна санкция на задержание подозреваемого Андриевского!
— Уже? — слегка удивился он.
Я поведал ему о последних открытиях, сделанных с помощью фотокарточки, которую отпечатали в лаборатории с пленки Федулкина.
— Хорошо, — согласился Костя. — Дам вам санкцию, только применяйте с пользой для дела.
— А як же ж! — вырвалось у меня.
8
Следователь — это человек, устанавливающий виновность конкретного лица в совершении конкретного преступления. Работа подразумевает четкое следование логике доказательств и поиск истины в сочетании с бесстрастностью. Но следователь — это человек, поэтому кроме логики он обладает еще и чувствами. И хотя над моим отдельно взятым разумом эмоции практически никогда не брали верх, более или менее они могут влиять на мое отношение к человеку. Так, временами мне был симпатичен рецидивист Петров по кличке Буряк. Он был убийцей, не заслуживающим никакого снисхождения, но он не был тупым злобным существом или маньяком, а преступления, пока не ушел в профессиональные убийцы, совершал дерзкие и даже озорные, что мне и моим коллегам, уставшим от кровавой бытовухи, импонировало. Одно дело расследовать убийство топором на кухне, особенно когда убийца храпит на полу рядом с убитым, а над ними на столе недопитая бутылка водки. И совсем другое — дерзкое ограбление в условиях неожиданности, на что горазд был молодой Буряк. Да и к нам покойный бандит относился без ненависти, а Грязнова так даже уважал.
Мне нравится Юрий Андриевский. Даже сейчас, когда я почти уверен, что он преступник, и, возможно, государственный. Он молод, эрудирован, умен. Он умеет держаться и умеет подать себя — качества подзабытые за время социалистического единообразия. Хорошо дружить с таким человеком, но и сыграть с ним в игру «следователь — подозреваемый» тоже будет интересно.
Занятый этими мыслями, я незаметно подошел к своему дому по раскисшему от мокрого снега тротуару. Поздний час вкупе со слякотным ненастьем разогнал по квартирам даже хулиганствующих подростков.
Я привык к тому, что они сидят на площадке последнего этажа, пьют пиво, играют в карты или тискают девчонок. Из всех соседей по площадке я, пожалуй, единственный, кто приходит домой чаще всего после девяти вечера. Поэтому с ними у меня почти приятельские отношения, иногда, если не очень поздно, я останавливаюсь немного поболтать с ними, угоститься пивом. Это им очень нравится. А в обмен на то, что я не гоню их от своей входной двери и не вызываю втихаря милицейский патруль, они громко не матерятся, не оставляют после себя свалку отходов жизнедеятельности молодежной, пока еще законопослушной банды. Иногда я консультирую их по вопросам права, не забывая, конечно, воспитательный момент. Так, когда меня спросили, как можно «закосить» от службы в армии так, чтоб не посадили потом, я вполне правдиво ответил, что самый надежный в юридическом отношении способ — поступить в институт…
Правда, лифт ребята считали ничейным, и поэтому стены кабины, не спеша, со скрипом, поднимающей меня наверх, были усеяны пятнами копоти, рисунками и надписями, наглядно доказывающими, что юношеская гиперсексуальность — не вымысел досужих последователей доктора Фрейда.
Надписи — дело привычное и даже забавное местами, но на сей раз имелась деталь, превращающая поездку в тест на степень брезгливости. Через серый, заплеванный пол тянулась розовато-серая комковатая лужица рвоты. Едва не вляпался, когда входил в кабину на первом этаже, предупредил об этой опасности резкий запах.
Лифт остановился, створки дверей медленно поехали в стороны, открывая взору совершенно темную площадку. Странно, успел подумать я, вроде договаривался с пацанами, чтоб лампочек не били…
Слабое пятно света из кабины протянулось до противоположной, окрашенной в салатовый цвет стены, на которой темнел встроенный железный ящик с электросчетчиками. А рядом с ним человеческая фигура в камуфляже с маской на лице.
Не больше секунды смотрели мы друг на друга. И пока натруженная голова соображала, что за тип и чего ему здесь надо, тело по многодневной привычке стало совершать почти рефлекторные движения к выходу. Но вот эта лужа мерзопакостная! Ноги повернули корпус боком к выходу и немного ближе к боковой стене кабины, чтобы удобнее было переступать лужу. В это мгновение л подумал, что возможно и скорее всего этот наемник послан сюда по мою душу. В это же мгновение в руке у боевика что-то щелкнуло, и, просвистев мимо моего лица, в заднюю стену лифтовой кабины воткнулось зловеще поблескивающее лезвие.
Он сделал шаг… и тут же дверь лифта закрылась. Он достиг наружных дверей в два прыжка, но было поздно — лифт начал опускаться. Это у него получалось веселее, чем подъем. Сколько их и что делать? Вот два вопроса, от правильного ответа на которые зависит моя бренная жизнь.
Нам разрешено ношение оружия, но я не привык к нему, и вороненая смертоносная машинка так и валяется в сейфе. Сейчас она бы мне пригодилась… спасти, может, и не спасла, стрелок из меня неважный, но зато не чувствовал бы себя жертвенным бараном.
Скорее всего, убийца один. Было бы их больше, кто-нибудь из них для страховки обязательно подсел бы ко мне в лифт. Итак, едет ли он вторым лифтом или бежит по лестнице вприпрыжку, у меня есть пара минут форы. Как использовать их с максимальной пользой? Выскочить из подъезда и добежать до коммерческого магазина, где есть телефон? Надо будет преодолеть открытое пространство двора… Я представил себя петляющим рысью по скользкой грязи. Н-да, конечно, коли жить захочешь, побежишь, будь ты хоть самим генеральным прокурором!.. Мягкой болью укололо сердце воспоминание об Ирине с дочкой. Каково им будет узнать, что меня замочили в двух шагах от дома? Нет уж, бегать не стану, но и рубашку на груди рвать не буду: мол, стреляй, сволочь!
Лифт слегка дернулся, останавливаясь на первом этаже. С той стороны из-за дверей доносится громкий гомон. Люди, компания, и, может, навеселе. Хорошо это или плохо?
Дверь открывается — на меня смотрят пятеро парней из завсегдатаев лестничной площадки. Некоторое время мы молча смотрим друг на друга.
— Здрасте, Александр Борисыч, — нестройным хором здороваются они.
— Быстро посмотрели вокруг себя — нет мужика в камуфляже?
— Нет. А вы тоже его видели? Да? — загалдели парни, выглядящие жутковато-живописно в своей черной коже, цепях и прочих отличительных знаках племенного отличия городских аборигенов.
