— Н-нет, пожалуй, не припоминаю, — медленно, медленнее, чем обычно, сказал Андриевский. — Она имеет какое-то отношение…
— Имеет!
Я не стал ждать, пока он подберет подходящее, по его мнению, слово, обозначающее их деятельность в Чечне.
— Региональное управление по организованной преступности, оно занимается сейчас этой фирмой, установило, что Джон Кервуд посещал офисы этой компании в Москве и Грозном. Там или здесь он брал вас с собой на эти встречи?
После непродолжительной паузы — их стало что-то много сегодня — Андриевский сказал:
— В Грозном этого точно не было, а здесь вполне. Как я уже говорил, за Кервудом не было непрерывного наблюдения, он мог куда-то пойти и один.
Для вящей убедительности Андриевский пожал плечами.
— Вот видите, — говорю, — не только я у вас информацию выдаиваю, могу и поделиться!
— Н-да…
Больше ничего Андриевский не добавил к своему полувнятному мычанию. Что-то сковывало его, может быть, моя веселая агрессивность?
— Хотите еще, Юрий Владимирович, ангел мой?
Вот тут он уже не смог скрыть своих чувств — вздрогнул при слове «ангел».
— Ч-что это вы?..
— Что?
— Словечки какие-то!..
— А-а, это от полноты чувств!
Он недоверчиво хмыкнул.
— С чего вдруг?
— В кои-то веки я знаю больше вашего. Например, то, что нет в Соединенных Штатах такого чиновника в госдепартаменте, как Джон Кервуд. И не было никогда.
— Вы шутите?
— Нет.
— А кто же он? — спросил Андриевский и слегка покраснел от стыда.
— Это контрразведка выясняет.
Юрий Андриевский, поблекший и усталый, будто перенес на ногах перекрестный допрос, вздохнул, посмотрел на часы, сказал:
— Извините, Александр Борисович, больше не располагаю временем…
— Всего доброго, Юрий Владимирович, — безмятежно улыбнулся я. — Буду держать вас в курсе всех новостей.
— Спасибо, — без всякого энтузиазма промолвил Андриевский.
Когда он направился к двери, я не удержался и спросил, глядя в крепкую спину:
— Вы по-прежнему уверены, что не знали полковника Скворцова из Главного разведывательного управления?
Андриевский медленно обернулся, посмотрел на меня с откровенной угрозой и сказал сквозь далеко не ласковую улыбку:
— Не берите меня на понт, следователь! Ваши с нашими не играли в кошки-мышки. И не будут!
Ушел. Дверью не хлопал, но закрыл за собой без почтительности.
Я некоторое время сидел неподвижно и без мыслей. Отдыхал. Трудновато было мне строить беседу с Юрой Андриевским. Но, кажется, справился. Не те пошли, видно, ребята. Не хватило ему выдержки, чтобы оставить меня в дураках, подраскрылся парень.
А потом я сделал то, что давно пора было сделать: позвонил в уголовный розыск и попросил выделить пару специалистов наружного наблюдения для того, чтобы попасли несколько дней гида-переводчика фирмы «Вестинтур» Дину Ткачеву.
ТЕЧЕНИЕ ЖИЗНИ
1
Вячеслав Грязнов стоял посреди двора. Сюда выходили окна квартиры номер четырнадцать, в которой умерла Катерина Мещерякова. Вячеслав, как и в первый раз, у дома Ковалевской, прикинул на глазок, из каких окон дома напротив мог действовать своей аппаратурой Сергей Федулкин.
Поднимаясь по лестнице в квартиру, которая, по его предположению, могла быть логовом фотошантажиста, Слава уныло в унисон погоде размышлял о незавидной своей участи. Конечно, редко встречаются люди, у которых все хорошо, все получается. Обычно бывает так: в одном направлении жизни полный ажур, в другом — похуже. Такой расклад хорошо объяснять на женщинах: красивая, но дура, например… Но есть избранные, как майор Грязнов. У этих нигде толку нет, ни в личной жизни, ни на работе. Поэтому щенки, которые еще писали себе на башмаки, когда Славка уже брал первых урок, раскатывают на «мерсах» в поисках кабака попрестижней, а Слава топает по заплеванной, загаженной лестнице, чтобы познакомиться с очередным подонком. Самая подлянка будет, лениво думал Слава, если дома никого не окажется!
Он позвонил в квартиру тридцать пять.
После третьей попытки за тонкой дверью послышались шаркающие шаги, затем раздался стандартный для таких случаев вопрос, прозвучавший отнюдь не традиционно:
— Кто вы и что вам угодно?
Слава прикинул, что называть истинную цель прихода будет неосторожно. Если Федулкин здесь, а майор заорет через дверь, что он майор, фотограф пусть не все, но самые опасные пленки засветить успеет и фотокарточки побросает в окно. Время еще непозднее, можно представиться кем угодно.
— Я к вам из собеса, — сказал он по-старому, как привычнее слышать и понимать старым людям. — Из соцобеспечения, насчет пенсий!
Женщина открыла дверь, и Слава слегка ошарашенно уставился на нее.
Дама несомненно являлась представительницей интеллигенции — в потемневшем и сморщенном старческом лице ее просматривался интеллект. Да и манера изъясняться о многом говорила. Но одета старуха была слишком живописно, даже видавший всякое майор угрозыска стоял потрясенный. На голове шапка-ушанка какого-то подросткового размера, под шапкой — платок. На плечах коричневая болоньевая куртка, из-под нее виднеется засаленный зеленый свитер. На искривленных и тонких старческих ногах валенки, линялые, обвислые спортивные штаны, под которыми тем не менее просматривались толстые, доходящие до колен панталоны.
Слава посмотрел на опущенные уши шапки и подумал: с ней не пошепчешься в прихожей, к тому же и глуховата, наверное.
Осторожно, но неумолимо отстранив хозяйку, Слава вошел в квартиру, деловито бурча себе под нос:
— Так-так, посмотрим. А здесь у нас что? Ага, ванная. А здесь? О, комнатка! Еще одна…
Старуха шаркала сзади, встревоженно вопрошая:
— Вы что-то говорили насчет пенсии, молодой человек! Так что вы шарите по квартире? Пройдемте в комнату, я покажу вам бумаги!..
Убедившись, что фотографа в квартире нет, Слава, резко остановившись, повернулся к старухе и спросил:
— Что ж ты, мамаша, у меня документов не спрашиваешь?
Хозяйка растерянно умолкла, пожевала губами, потом произнесла негромко:
— Чего уж теперь спрашивать, когда впустила.
— Вот это верно! — улыбнулся Слава. — Осознаете свою ошибку? Нельзя сейчас на слово людям верить, а вы меня так запросто впускаете!..
— А что мне тебя бояться? Нет у меня ничего, и прожила я слава Богу! Можешь ограбить, убить…
— Вот это вы напрасно. Мне фотографа надо было повидать…
