Граждане Волобуев и Кротов сегодня ночью были задушены в камере Бутырской тюрьмы, - спокойно перебила его затянувшуюся песню Романова.
— Как? Разве такое возможно? — с пафосом и почти искренним удивлением в голосе воскликнул Буцков.
— Да-да, Андрей Леонидович, как выясняется, возможно. — Александра Ивановна покачала головой, осуждая беспорядок в пенитенциарном заведении. — Вы же знаете, наверное, в каком тяжелом положении сейчас находятся тюрьмы и следственные изоляторы...
— Да-да, я читал об этом в прессе. В самое ближайшее время фонд перечислит довольно значительную сумму на счет Бутырской тюрьмы.
— Хорошо, хорошо, Андрей Леонидович. Давайте перейдем к делу. Взгляните, пожалуйста, на эти фотографии. Вы кого-нибудь знаете из этих людей?
Среди двух десятков фотографий, лежавших на столе, были фото Волобуева, Кротова, Сергеева и Зульфикарова (эти двое были арестованы в сауне на заводе Орджоникидзе и явно имели отношение к фонду Буцкова, хотя официально в нем не числились), Дэвида Ричмонда, Ольги Лебедевой, Натальи Дудиной и Нормана Кларка.
Конечно, мы в какой-то мере показывали ему свои карты, но это должно было заставить его потерять осторожность. Вряд ли прямо сейчас, но хотя бы после. Если дикий зверь замирает в своей норе, то его либо выкуривают, либо выманивают оттуда.
Буцков вынул из внутреннего кармана пиджака инкрустированный перламутром кожаный очечник, а из него двумя пальцами выудил очки в тонкой золотой оправе. Потом он достаточно долго протирал их какой-то специальной салфеточкой, прежде чем водрузить на нос. Честное слово, в очках он стал немного похож на нашего премьер-министра, только помоложе и, пожалуй, посамоуверенней.
— Так-так, — солидно сказал Буцков и стал пристально рассматривать фотографии. — Ну этих вот двоих я конечно же знаю — это мои... бывшие сотрудники Волобуев и Кротов...
Он отложил сразу две фотографии в сторону.
— А больше, кажется, никого и не знаю... Хотя, хотя постойте...
Он взял фотографию смеющегося Дэвида Ричмонда и стал в нее пристально вглядываться.
— Да, это вроде бы он. Сейчас не могу назвать его имени, но это тот представитель американского посольства, через которого наш фонд организовывал поездки в летние лагеря в США для детей погибших в Афганистане ребят. Точно, это он.
— А что же вы, не помните его имени?
— Нет, знаете ли, уже не припомню. По роду моей работы приходится общаться с таким количеством людей, что вы и представить себе не можете, Александра Ивановна. Впрочем, если это для вас так важно, можно поднять документы. Мне позвонить, когда выясню?
— Нет, не надо, — отрезала Романова.
— А вот этих двоих вы не узнаете?
Я выделил из общей группы фотографий Ольгу Лебедеву и Нормана Кларка.
— Нет, не узнаю, уважаемый Александр Борисович, — спокойно ответил Буцков, мельком взглянув на карточки.
Интересное кино! Похоже, меня-то он как раз и узнает. Интересно, откуда бы это? Ведь Романова нас друг другу не представляла. Я решил сделать вид, что не заметил его промаха. Или это был вызов? Мол, высоко сижу, далеко гляжу.
Но уж коли он не по правилам, то и я решил вытащить из рукава припрятанного джокера:
— А у меня, Андрей Леонидович, несколько иные сведения на сей счет, — голос мой был настолько сладок и медоточив, что мне аж самому стало противно, — а именно, что двадцатого июня сего года на веранде загородного ресторана «Самовар» имела место встреча. Деловая встреча. Между вами, Андрей Леонидович, сотрудником посольства США Дэвидом Ричмондом, имени которого вы так и не припомнили, и Норманом Кларком, известным американским издателем и предпринимателем. А вот это та самая Ольга Лебедева, которая была в ресторане вместе с Ричмондом, а после была убита вашими людьми... — Я протянул ему фото Ольги, но он не желал смотреть.
Нависла тяжелая тишина. Кажется, Романова искренне наслаждалась растерянностью Буцкова, но тот быстро взял себя в руки:
— Если это официальный допрос, то я отказываюсь отвечать в отсутствие своего адвоката. Если это просто беседа, то я от нее устал. И хотел бы покинуть ваше слишком гостеприимное заведение. У меня много работы.
Александра Ивановна быстро взглянула на меня, я ей столь же быстро подмигнул.
— Да, это всего лишь беседа, и вы можете быть свободны.
Когда за внешне спокойным, но на самом деле разъяренным Буцковым закрылась дверь, Романова усмехнулась:
— Ну, Саня, разворошил ты гадюшник, похоже. Знаешь, даже я, видавшая виды на своем веку, чувствую, что это дико опасный тип. Слушай, Саня, может, тебе охрану организовать, а то...
— Да что вы все с этой охраной заладили! — психанул я. — Хватит того, что я с «Макаровым» не расстаюсь. Скоро под подушку класть буду. Еще мне всякой сволоты бояться недоставало.
— Ну-ну, успокойся, знаю, что герой, — примирительно сказала Романова.
— А где Слава-то Грязнов? Все раны зализывает?
— Да нет, уж с утра на работе. У себя в кабинете с лохматым каким-то беседует.
— Пойду проведаю раненого друга.
— Звони, — кивнула Романова, уже углубившись в свои записи.
Кабинет, где сидел Грязнов, находился на следующем этаже. Проходя через холл, я поздоровался с муровцами, которые с интересом, как малые дети, смотрели криминальную хронику по телевизору. Будто сами не сталкиваются с этим каждый день. Как раз в этот момент на экране показывали роскошный синий «мерседес», крыша которого была вскрыта, как консервная банка.
Диктор объяснял, что этот «мерседес» принадлежал господину Соломатину, председателю правления Нефтегазбанка. Когда машина банкира проезжала по улице Осипенко, где находится главный офис банка, по пути ее следования были взорваны «Жигули», видимо под завязку начиненные взрывчаткой. Господин Соломатин, шофер и двое охранников погибли. Взрыв был произведен скорее всего с помощью радиоуправления.
— Нефтяная война все еще продолжается, — мрачно закончил сообщение диктор.
Ребята зашумели и принялись обсуждать детали происшествия. Я же прошел в кабинет к Грязнову.
Кивнув мне на стул, он продолжил разговор с заросшим донельзя человеком абсолютно богемного вида. Как я вскоре понял, это был художник, сделавший для Дудиной копии работ из коллекции Кульчинского, которые потом задержали на таможне в багаже господина Терхузена.
— Наташа — святой человек, — убежденно говорил заросший.
Я даже и не сразу понял, что это он о Дудиной-Личко и так далее столь выспренно отзывается. Что и говорить, оказывается, человек и впрямь многолик.
— Понимаете, господин майор, она хотела передать коллекцию мужа в Костромской областной музей. Ее муж был родом оттуда. Но ей хотелось оставить в память о нем копии самых интересных работ. Конечно, я согласился. Я даже денег не стал брать за работу, только за материалы...
