Похоже, на него произвели неизгладимое впечатление полковничьи милицейские погоны Александры Ивановны. А также и милицейский «форд», въехавший прямо на дорожку бульвара. В «форде» дремал Вася, который в отличие от нас сегодня уже позавтракал.
— Ты вот что, Сашок, пойди сегодня в храм и две свечки поставь. За Костю Меркулова, а особенно за Сему Моисеева. Хоть он и нехристь, а сидеть бы тебе по меньшей мере суток тридцать. А то и больше, на полную катушку. Если бы он всю сегодняшнюю ночь в лаборатории не провел. В общем, он доказал, что Саша Турецкий никого не пришил. Тот, кто тебя хотел подставить и эту девочку бедную порешил, очень уж грубо сработал.
Я сидел за столиком и, внимательно рассматривая его ровную матовую поверхность, разрезал упругую сочную сардельку. Романова заботливо наблюдала за моими действиями:
— Ты как себя чувствуешь-то? Коньячку на грудь примешь?
— Непременно. Надеюсь, он не отравлен, — неловко пошутил я.
— Ну, ежели отравили, то я этот их киоск с землей сровняю. — Она сделала «страшные» глаза.
Мы чокнулись пластмассовыми стаканчиками.
— Наше здоровье! — напутствовала употребление живительного напитка Александра Ивановна.
Я чувствовал, как коньяк растекается по моим отравленным жилам, восстанавливая в них жизнь. Божественное тепло разливалось внутри, голова прояснялась. Видя освещенный солнцем бульвар, молодых мамаш с яркими, цветными колясками, юных девушек, спешащих по своим девичьим делам, трудно было представить, что эту ночь я провел в одиночной камере.
Александра Ивановна крикнула прямо от столика хозяину киоска, чтобы повторил коньячок. Тот скоренько принес два новых стаканчика.
— В общем, подсыпали вам какое-то сильное снотворное с галлюциногенными свойствами. Этой дозой можно было и стадо лошадей усыпить. Обрывок веревки, который должен был по всем расчетам служить основным вещдоком, с двух своих концов был отрезан острым ножом. Которого, между прочим, ни у тебя, ни в комнате не обнаружили. А тот кусман веревки, которым задушили девочку, был просто-напросто оторван. Но все эти хлипкие доводы тебе бы сами по себе мало помогли.
— Что-то еще?
— Нечто еще! Медицинская экспертиза подтвердила логические выводы Моисеева. Он у нас все-таки виртуоз! Семен Семеныч, как всегда, был безупречен. Убийца оказался левшой.
Я подумал, уж не Норман ли Кларк вылез из могилы, чтобы сокрыть тайну дневника? Ведь он тоже был левшой. Но я не верил в привидения, а Кларк был достаточно давно, причем стопроцентно мертв.
— Не могли, что ли, правшу найти?
— Да, может, просто не успели. Вообще, весь этот спектакль больше смахивает на бездарную импровизацию, чем на тщательно спланированную акцию.
— Ладно, со мной, таким образом, все понятно, — обреченно сказал я.
— Да нет, Сашок, пока не все. Еще одна неприятная весть тебя поджидает. На даче Филина-то все чисто и благородно, как в пансионе. Там есть, конечно, картинки. Но совсем немного, и все они на стеночках аккуратно висят, а не штабелями сложены. И по изображениям не те, что нас интересуют. У него все какая-то современная мазня. С ребятами эксперты ездили.
— Куда же они делись? Я же собственными глазами видел... Неужели наша охрана проморгала?
— Загибаешь, Сашек. Картины не вошь, на теле не пронесешь. Что-то ты там напутал.
— Не мог я напутать!
— Факты на лицо. Да ладно, успокойся. Затянется, правда, обещал жалобу накатать, святую невинность разыгрывал. Но обещанного три года ждут. Да если и напишет, впервой, что ль? Отмоемся. Ну выговор получишь, ну строгий. Так что картинки, выходит, придется заново искать.
— Найдем, — мрачно сказал я.
Хотя особо большой уверенности в этом у меня и в помине не было.
— О-о-о, — понимающе протянула Романова, — что-то ты закисаешь. Хозяин, еще коньячку, — крикнула она в сторону киоска.
Александру Ивановну, похоже, после выпитого коньяка обуяло лирическое настроение:
— Эх, Сашок, сколько же раз мне хотелось послать этот МУР со всеми его потрохами к чертовой бабушке! Ведь я же обыкновенная баба... Что с того, что у меня полковничьи погоны на плечах? Баба она ведь и есть баба. Слабая и беззащитная...
— Да не наговаривай на себя! То есть я не в том смысле, что ты не женщина, а в том, что не такая уж и слабая и не такая уж беззащитная. Из «Макарова» сколько из десяти выбьешь?
— Ну десять, ну девять с половиной, ну так что ж с того? Меня мама для того, что ли, рожала, чтоб я в мужиков из пушки палила? Я ведь мужиков люблю. И жалею их. Даже этих наших клиентов.
— Жалеешь, как же! Видал я твоих пациентов... А не про тебя ли говорят, что ты и рукам волю даешь?
— Злые языки, Саша, наговаривают, — кокетливо протянула Романова, — хотя иногда стоило бы. Раньше-то оно легче было. Клиенты все наши понятные были. Убивец — так убивец. Насильник — так насильник. Вор — так вор. А теперь уж и не поймешь, кто бизнесмен, кто банкир, а кто чистый бандит. Сплошной коктейль. Они тут зачастую на допрос приезжают на «мерседесах» и «кадиллаках».
— Не прибедняйся, вон и ты на белом «форде», как барыня, раскатываешь.
— Так я ж начальница. Мне по штату положено. Ой, Сашок, сколько мне в последнее время всего сулили, знал бы ты! Что там «мерседесы»! Замок бы, наверное, построить себе могла. Из чистого золота.
— А зачем он тебе?
— Вот и я говорю: на фига козе баян? Мне и так хорошо.
Романова допила коньяк и сказала:
— Ты вот что, голубчик мой. Рвани куда-нибудь на хату пустую. Я б тебе свои ключи дала, да у меня полна коробочка. Ты кому-нибудь из своих позвони, кто на работе сачка давит, тебе в себя прийти надо. Душ там, мысли причесать. Я ж вижу, ты весь как ежик, даже из ушей иголки торчат. В себя придешь — в момент дуй к Меркулову. Договорились?
— Надо подумать... — Я уже знал, кому позвоню.
— Так, давай быстро думай, из моей машины можешь позвонить. Я тебя и подброшу куда надо.
— Спасибо, Шура, — с чувством сказал я и пошел звонить.
Деликатный Вася вылез из машины, предоставив мне возможность поговорить в одиночестве.
Верочка с двух слов меня поняла и только спросила, где нам встретиться.
— Выходи на Страстной бульвар, в тот его конец, который ближе к Пушкину, к Тверской. Я буду на белом «форде», — гордо сказал я. — Сколько минут тебе надо, чтобы дойти? Я с Александрой Ивановной в двух шагах. Только ничего не подумай...
— Да я и не думаю, Александр Борисович. Буду через десять минут.
