— Скажи, Саша, а почему того мальчика убили?
— Мальчик — это Сотников?
— Ты прекрасно понимаешь, о ком я говорю.
— Конечно, понимаю. Видишь ли, Марина... Представь себе картину: на волнах глубокого-глубокого, синего-синего моря качается яхта. Ее палуба залита кровью. И вот к этой яхте подходит пограничный катер. Командует им храбрый, но легкомысленный «мальчик», как ты сказала. Вместо того чтобы сразу вызвать на подмогу вертолет, мальчик сам лезет на эту яхту. Он никого там не находит. Все умерли. Все пассажиры исчезли...
— Их убили и увезли?
— Скорее — выбросили в море. Так вот, мальчик не находит никого и ничего, но своим друзьям он рассказывает, что видел что-то. Хвастается. Мальчишки любят хвастаться. Кто-то поверил, что мальчик видел что-то. И тогда к нему подсылают другого мальчика... Мальчик стреляет в мальчика, а потом мальчик приходит добивать мальчика...
— Не кричи, Саша, — тихо попросила Марина.
Разве я кричал? Да, конечно, кричал. Что вы
хотите, как не кричать — мальчики убивают мальчиков, а придется — и девочек.
— Извини, Мариша, — сказал я и перевернулся. — Поплыли к берегу.
Мы лежали на берегу и пили пиво. Сережа сгонял за ним в палатку. Цены, кстати, в палатках были в пересчете на рубли чуть ли не выше, чем в Москве. Так что не такими уж мы выходили миллионерами. Наше предполагаемое богатство оказалось призрачным. Крым все пересчитывал на доллары, как и Москва. Прямо-таки всеобщее озеленение.
— Привет честной компании, — раздался над нашими головами голос Лушникова. — Дайте пивка глотнуть, а то так и помереть недолго.
Он с удовольствием отпил, конечно же из моей банки. По опыту я знал, что после глотка Лушникова банку можно смело выбрасывать.
— Уф, спасен!
— Ну что, Саня, есть новости?
— Новости-то есть, но даже не знаю, с чего начать...
— Начни с начала, начни с нуля, как пелось в песне нашей юности, — предложил я.
— Собственно, одно новостью назвать нельзя. Полковник Иванов напустил вокруг себя такого тумана, будто он резидент одновременно трех разведок — украинской, американской, да еще и израильской. Вместо того чтобы говорить по делу, он учил меня жить. К моей фигуре привязался, спортом, говорит, надо заниматься.
Лушников совсем не критическим взглядом осмотрел себя и с недоумением фыркнул:
— Ну да хрен с ним, не было толку, да я и не слишком-то надеялся. Другая новость имеет к нам, кажется, самое непосредственное отношение. На двенадцатом километре Симферопольского шоссе найден труп молодого мужчины, убитого выстрелом в затылок.
— Ты туда, что ли, гонял? — спросил я.
Чего же я, по-твоему, такой взмыленный? Так вот, по всем приметам это и есть наш «Вася». Среднего роста, с характерно выдвинутой вперед нижней челюстью. Был он в гражданке, но в офицерских брюках и ботинках армейского образца. По всему выходит, что его убили прямо там, на месте. Никаких следов сопротивления не обнаружено. Скорее всего, он выехал туда на машине со знакомыми ему людьми. Тех было, видимо, двое. Они какое-то время стояли и, очевидно, спокойно беседовали метрах в десяти от шоссе. Там растут такие кусты, что если стоять за ними, то с дороги людей не видно. Следы шин указывают на то, что на обочине останавливалась машина. Скорее всего, «Волга». Зацепок мало, да и парень скорее всего был пришлым. Мы, конечно, разослали фотографии по всем ближайшим воинским частям, но больше для очистки совести. Вряд ли это что-нибудь даст.
— Ладно, все ясно, — сказал я. — Саня, когда ночные рейсы в Москву?
— Вы что, уже собрались обратно?
— Саня, ты же видишь, что здесь ничего не клеится. С этой стороны нам все концы отрубили. Мне так вообще с сумасшедшим полковником беседовать пришлось. Такого мне надолго хватит. Но дело не в этом. Я уже понял, что здесь нам не дадут работать. Только прибавится еще пара трупов да еще несколько сосланных, а толку — с гулькин нос. Кто-то нас здесь усердно пасет. Это вовсе не те топтуны в «Жигулях». Ведь кто-то же убрал «Васю»...
— Как?! Даже не покушав? — от изумления Оксана аж всплеснула руками.
— Иначе на самолет опоздаем, вы уж извините нас, Оксана, — Лушников взял огонь на себя.
Вскоре мы уже катили по направлению к Симферополю — наш самолет вылетал в час ночи.
Шел последний день июля, поэтому в пути нас застали сумерки. Это совершенно особое время суток, на юге оно очень коротко и быстро уступает место ночи с черным небом и яркими звездами. Но мы ехали в машине, как бы опережая ночь, и сумерки длились и длились. Огоньки зажигались прямо по пути нашего следования, превращаясь в длинную светящуюся полоску. Ночь догоняла нас.
В аэропорту Лушников проводил нас в бывший депутатский зал и ушел узнавать насчет рейса. Я почему-то почти не сомневался, что под конец еще какая-нибудь неприятность посетит нас. Уж так все складывалось — одно к одному. Я оказался прав. Рейс задерживался. Пока на час. Погода была, конечно, летная, но что-то происходило с горючим. Не понос, так золотуха, как говаривала моя бабушка.
Марина спала в мягком депутатском кресле, я вызвался сходить за выпивкой. Лушников настаивал на том, что нынче его очередь угощать.
— На посошок, Сашок, — приобняв меня за плечи, скаламбурил Саня.
В конце концов мы отправились вместе — он за выпивкой, я — звонить в Москву. К телефону-автомату я шел с мыслью заказать в аэропорт машину, но, взглянув на часы, набрал почему-то Любин номер. Люба не спала. Казалось, что она сидит у телефона и ждет моего звонка — трубку она сняла сразу. Голос ее звучал неожиданно близко, словно из соседней комнаты. Мы сговорились встретиться завтра вечером.
— Целую, — тихо сказала она на прощание.
— Целую, — почему-то тоже тихо ответил я...
Вылетели мы в три часа ночи, успев изрядно принять на грудь. Кажется, Лушников очень шумел и даже пел песню. Не исключено, что с ним вместе пел и я...
В самолете я быстро протрезвел. Что ж, думал я, мысленно подводя итоги, поймал я за лапу дохлого бобика. Кто-то сильно не хочет, чтобы мы узнали хоть что-нибудь. Дело Кларка было сокрыто за плотным черным занавесом, и стоило только подойти — не то чтобы заглянуть, как неведомая сила увеличивала плотность этой завесы...
Глава третья НОРМАН КЛАРК
Когда 11 декабря 1941 года США объявили войну Германии и Италии, Норман Кларк не стал дожидаться повестки, а сам явился на призывной участок с требованием призвать его на военную службу. Спустя буквально несколько дней он был приведен к присяге и направлен в Норфолк в интендантскую службу, обеспечивавшую поставки в Европу по ленд-лизу.
