Лицо Дэвида лучилось радостью, оттого что наконец-то он может показать ей эти знаменитые здания, о которых прежде только рассказывал.
Дэвид развернулся к Ольге лицом. Он склонялся все ниже к ее губам, она, улыбаясь, потянулась навстречу поцелую...
Так она и проснулась — с нежной улыбкой на губах. И тотчас же беспощадная действительность обрушилась на нее, как это случалось каждое утро после смерти Дэвида: он снился ей каждую ночь таким влюбленным и таким живым! Смерть и Дэвид... Она категорически не желала воспринимать жуткое сочетание, потому-то ей и снились счастливые сны. Просыпаясь, она уже начинала ненавидеть их за обман, но, ложась спать, каждый раз ждала встречи с Дэвидом.
Она наскоро умылась, стараясь не смотреть в зеркало. Заставила себя прибраться в квартире. В девять часов должен был приехать следователь Турецкий. Вернувшись вчера после спектакля, она прослушала запись его сообщения на автоответчике. Турецкий извинился за свой хриплый голос, сославшись на неожиданную простуду. Он сказал, что у него есть важное сообщение о Дэвиде.
Симпатичный все же этот Турецкий. Лучше, конечно, со следователями дела не иметь, но раз уж возникла необходимость, то Турецкий — не худший вариант. От него исходит такая внутренняя уверенность... Искреннее сочувствие... Притом что с человеческим горем он сталкивается чуть ли не каждый день...
Хорошо, что она рассказала ему об этом полковнике с волчьими ушами. Уж больно мерзко было на душе после его визита... Ольге очень важно было посоветоваться с Турецким. Конечно, об этом можно было бы поговорить в прокуратуре, куда он прежде приглашал ее приехать к двенадцати часам, чтобы посмотреть фотографии. Но, видно, он действительно узнал что-то такое, что требует срочности или о чем лучше беседовать в неформальной обстановке. Неформальная обстановка Ольгу, для ее собственного разговора с Турецким, устраивала.
Больше всего Ольге хотелось сейчас куда-нибудь уехать. Она боялась. Боялась воспоминаний, этого ужасного полковника.
В конце концов, она всего лишь слабая женщина. Возможность уехать у нее была. В столе уже давно лежало приглашение из итальянского города Бергамо от руководителя местной балетной школы господина Карруччи. Карруччи предлагал ей вести свой класс. Конечно, это был не Бог весть какой уровень. В других обстоятельствах она бы отказалась не задумываясь. Но, к счастью, отказаться не успела. Ее ждали в любой день.
Зная ее обстоятельства, в театре ее бы отпустили и даже помогли бы оформить визу. Это можно было сделать буквально за день. Но необходимо поговорить с Турецким, чтобы узнать, насколько она своим присутствием сможет помочь следствию по делу Дэвида.
Если бы Турецкий сказал ей, что можно ехать, она улетела бы через день-два. Адрес и контактный телефон она бы доверила только Турецкому. В конце концов, не такая уж она важная персона, чтобы полковники безопасности разыскивали ее по всей Италии.
Раздался звонок в дверь. Ольга, автоматически поправив прядь волос перед зеркалом в прихожей, распахнула дверь, даже не заглянув в дверной глазок. Но даже если бы и заглянула, то ровным счетом ничего не увидела бы. Глазок был предусмотрительно залеплен кусочком лейкопластыря.
Она не сразу поняла, какая сила ее буквально толкнула к противоположной стене прихожей. Дверь захлопнулась. Перед ней стояли двое в черных чулках на головах. У одного чулок был со швом. Шов змеился по левой щеке. Ольга попыталась крикнуть, но тут же на ее голову обрушился удар пудового кулака.
— Молчи, сука. Иди быстро в комнату.
Тот, что со швом, сказал глуховатым голосом:
— Показывай, где бумаги твоего американского придурка.
Ольга отрицательно замотала головой, не в состоянии сказать хоть слово. Она была в шоке от неожиданности и удара. У нее мелькнула мгновенная и спасительная мысль, что сейчас придет Турецкий и вызволит ее. Но тут же она поняла, что вчера звонил вовсе не простуженный Турецкий. Отчаяние охватило ее.
Ольгу отшвырнули в кресло.
— И не пикни, дура. Успокойся. Нам нужны от тебя только две вещи. Бумаги твоего американца и короткая память, — говорил тот, что со швом. Очевидно, он был главным.
— Вы уже забрали все бумаги, — тонким голосом, который сама не узнала, ответила Ольга.
— Когда забрали?
Когда я вернулась с гастролей, все ящики стола были перерыты. Пропали бумаги и дискеты Дэвида.
Двое переглянулись, хотя в этом не было смысла, потому что лиц друг друга они видеть не могли.
— Ты не врешь? Где они лежали?
Ольга показала пальцем на письменный стол.
— Посмотри! — приказал человек со швом второму.
Тот подошел к столу, вытащил верхний ящик, а его содержимое вывалил на стол. Ничего нужного не найдя, он то же проделал со вторым, с третьим ящиком. На столе росла бесформенная груда фотографий, писем, каких-то квитанций, коробочек от косметики, фантиков, скрепок, программок...
«А ведь здесь, на столе, практически вся моя жизнь, — внезапно пришла Ольге мысль, — а эта дрянь так с ней обращается». Ольга закрыла лицо руками.
Человек со швом расхаживал из угла в угол по комнате, не выпуская из виду Ольгу.
— И здесь ни хрена, — сказал роющийся в столе, сбрасывая на пол гору бумаг. — Так кто, говоришь, к тебе приходил?
— Я не знаю.
— Как поджаривать по кусочкам начнем, узнаешь, — заржал главный.
Он старательно отковыривал взбугрившиеся обои в углу комнаты, наверное, рассчитывал там найти искусно спрятанный тайник.
— Там батарея проходит... — попыталась объяснить она.
— Заткнись, сука, без тебя разберусь.
План у Ольги созрел молниеносно. Один стоял к ней спиной и рассматривал книги на полке над столом, чуть ли не нюхая их. Второй продолжал ковырять обои. Его от Ольги отделял в пол человеческого роста стеллаж, на котором стояли цветы. Дверь в коридор была от нее буквально в двух шагах. Если она успеет чем-нибудь стукнуть по башке любителя книг, то у нее есть шанс проскочить к входной двери, которая была закрыта лишь на защелку замка. Открыть ее было делом полсекунды. А там можно кричать и бежать.
Она осторожно, как бы между прочим, бросила взгляд вокруг себя. Ничего такого, чем можно было бы ударить по голове, не обнаружилось. Но тут ее осенило.
Она вспомнила анекдотичный случай из балетной истории. Великая балерина Фанни Эльслер, в каюту которой забрался грабитель-матрос, с такой силой пнула его тренированной ногой, что тот упал замертво. Убивать Ольге никого не хотелось, даже этих подонков. Но тот, что у стола, стоял как нельзя лучше — задом к ней, широко расставив ноги. Главный как раз повернулся к окну, что-то высматривая на улице. Сейчас — или никогда!
Вскочив с кресла, Ольга правой ногой нанесла самый болезненный удар меж ног «библиофила». Тот со стоном упал. Ольга кинулась к двери, она успела лишь коснуться замка, но тут же медленно сползла по двери.
