— А как бы вы отомстили Филину и Фотиеву?
— Они бы от этой коллекции не поимели бы ни цента. Картины бы просто исчезли из их поля зрения. И я тоже. У меня все было подготовлено.
Я, честно говоря, поразился наивности этой одержимой женщины. Может быть, Филин с Фотиевым действительно бы ничего не получили, но у нее этот шанс был еще меньше. Вряд ли бы Буцков и Степашин выпустили из рук такой лакомый кусок.
Так что ее денежки плакали горячими и солеными слезами в любом случае.
— Когда вы отбываете из Москвы?
— О, вы даете мне совет убраться подобру-поздорову?
— Ну что-то вроде этого...
— Завтра вас устроит?
— Думаю, что это устроит вас.
— Позвольте уж тогда мне на прощание сделать красивый жест. — Она говорила уже совершенно спокойно, видимо окончательно взяв себя в руки.
Затем она вышла в другую комнату и через минуту вернулась, держа в руках тонкую папку для бумаг:
— Здесь все подлинные документы, подписанные Норманом Кларком и заверенные по всем правилам. Они касаются передачи картин Музею частных коллекций.
— Спасибо, — кратко сказал я, принимая бумаги.
Удивительно, но на эту женщину зла у меня не было. Мы расстались едва ли не друзьями.
Когда я приехал в прокуратуру, рабочий день уже закончился. Я вошел в свой непривычно пустой кабинет.
Я сидел за столом и машинально перекладывал с места на место бумаги. На душе у меня было еще более пусто, чем прежде. Все-таки даже моя служба, из-за которой я постоянно сталкиваюсь со смертью, не приучила меня относиться к ней спокойно. Особенно когда гибнут близкие люди...
Казалось бы, я уже должен превратиться в бездушную машину, настроенную на разгадывание запутанных преступлений. Но я почему-то не превратился. И каждая следующая смерть не закаляла меня, нет, она скорее как бы выбивала почву из-под моих ног.
Я знал, что и в этот раз я, конечно, переживу. Все переживу. Но шрамы на сердце остаются навсегда.
Если честно, то, по большому счету, меня в данный момент уже не волновала даже загадка смерти Нормана Кларка-Бородкина. Он все равно был для меня немножко абстрактным, этаким героем грандиозного шпионского романа. Его глянцевая улыбка с обложки «Парадоксов Кларка» так и не стала улыбкой реального человека.
Примерно так же мы читаем сообщения светской хроники, истории сложных отношений между принцами и принцессами, сенсационные статьи о загадках пиратских кладов и таинственных нюансах большой политики. Все это происходит вроде бы в том же самом мире, в котором живем и мы, но дотронуться рукой до этого мира, чтобы убедиться в его реальности, практически невозможно.
Мои глубокомысленные раздумья, которыми я спасался от слишком тяжелых воспоминаний о гибели Марины и Сережи, прервал телефонный звонок.
Если бы это звонил другой телефон, то я сделал бы вид, что меня здесь нет. Но это был телефон прямой связи с Меркуловым.
— Так ты, оказывается, на службе? — раздался серьезный голос Кости. — А я тебя повсюду разыскиваю.
— Да, Костя, вот сижу тут размышляю. Я хотел завтра с утра доложить тебе обо всех обстоятельствах...
— Да я уже и с Романовой беседовал, и с Грязновым. Так что я в курсе событий. Хотя твои комментарии были бы, конечно, не лишними. Но сейчас я о другом. Собери, пожалуйста, все материалы по делу Нормана Кларка и поднимайся ко мне.
— Что-то случилось?
— По личному распоряжению Президента мы должны передать материалы Службе внешней разведки, а дело закрыть. Тут вмешались государственные интересы.
— Хорошо, Костя, сейчас буду.
Ну вот, не понос, так золотуха. Мы, понимаешь ли, ночей не спим, гоняем, как козы в период случки, а потом звонит солидный дядя и говорит: бу-бу-бу, по личному распоряжению... И вся работа — псу под хвост.
Государственные, блин, интересы!
— Заходи, заходи, — махнул Меркулов рукой. Он с кем-то говорил по телефону, когда я вошел.
— Да-да... Южинский? Конечно, знаю... Будем через полчаса... Договорились.
— Знаешь, кто звонил?— спросил Меркулов, положив трубку.
— Президент? — предположил я.
— Почти, — засмеялся Костя. — Директор Службы внешней разведки Евгений Анатольевич Маков. Собственной персоной. Видишь, они все-таки вняли моему совету и обратились к Президенту.
— Ну и хрен с ним, с этим Кларком. Пусть сами занимаются своими шпионами. Мне это как горькая редька поперек горла. Пора, наверное, увольняться из прокуроров. Пойду какой-нибудь банк охранять. Сутки — служба, трое — дома. И — вечная весна!
— Ну, ну, не горячись. Мы сейчас едем на Южинский. Нас с тобой, можно сказать, приглашают в святая святых, на конспиративную квартиру, хозяином которой до последнего времени был... А ну-ка догадайся кто?
— Фотиев?
— Он самый.
— Оружие брать? — сказал я мрачно и без иронии.
— Обойдемся, нас зовут на мирные переговоры.
— Подружился волк с овечкой, — резюмировал я.
Как раз на овечку-то ты похож менее всего, — улыбнулся Костя. — Материалы все взял?
— Обижаешь, начальник.
...Евгений Анатольевич Маков был само воплощение радушия. Он нашему визиту был так рад, будто всю жизнь только и мечтал пообщаться с представителями прокуратуры на своей территории и в неофициальной обстановке. С этого-то он и начал, приглашая нас присесть:
— Согласитесь, уважаемые друзья, что в новой России должны уйти в прошлое мнимые противоречия между нашими ведомствами. В конце концов, мы с вами занимаемся одним делом. А именно — безопасностью нашей Родины. Что будем пить?
— Водку, — мрачно сказал я.
Похоже, в квартире никого, кроме Макова, не было. Если охрана и была, то она очень умело замаскировалась. Во всяком случае, Евгений Анатольевич сам отправился на кухню и принес запотевшую бутылку «Абсолюта», рюмки уже дожидались на журнальном столике, так же как и закуска. Бутерброды с икрой, колбасой, огурцы были разложены по тарелочкам. Прямо как в лучших домах.
— Что ж, — сказал Маков после первой рюмки, — могу вас поздравить, Александр Борисович.
— С чем же? — поинтересовался я.
— Вы чрезвычайно грамотно переиграли Службу внешней разведки. А это, скажу вам, все-таки мало кому удается. Мы внимательно следили за всеми вашими передвижениями. В пространстве и во времени.
Он внезапно улыбнулся, словно необыкновенно оригинальная мысль о методах передвижения следователя Турецкого доставляла ему истинное, едва ли не чувственное наслаждение. Ух, как же я был зол на всю их контору с лживыми их улыбками, преступными полковниками и всемогущими связями!
