Егор вздохнул, прикидывая, чем бы таким полезным заняться. Он, конечно, обещал сегодня утром утонувшей в подушках Елене не оставлять ее больше в одиночестве ни на минуту. Но предполагал-то он совсем другое общение с супругой. Не чтение пыльных походных грамот, а кое-что более интересное и полезное для продления рода. Стоять же перед окном он вполне мог и в другой компании.
– В мусор… В мусор… В мусор…
От воспоминания, что в погребе стоят несколько бочонков с хмельным медом, рот у Егора наполнился слюной. Шипучий, сладкий, пахнущий летом, пчелами, лугами и цветами, затекающий в горло прохладными шипучими пузырьками, наполняющий сытостью и бодростью. И тащиться под дождем никуда…
– А-а-а!
Отчаянный крик жены заставил его сорваться с места. Егор кинулся к княгине, схватил за плечи, прижал к себе:
– Что с тобой? Что с тобой, милая? Тебе плохо? Что-то болит?
– Ярлык! – Елена, казалось, даже не заметила, что ее тискают сильные руки мужа. Округлив глаза, она тыкала тонким белым пальцем в развернутую дворовой девкой грамоту. – Ярлык! Ярлык хана Темюра тебе на княжение! На все Галицкое княжество! Тебе! От хана! Ярлык! Откуда?!
– А пес его знает. Не помню. Ты как? Ты почему кричала? Живот болит?
– Как можно не знать про ханский ярлык, Егор? – повысив голос, аж привстала со своего кресла Елена. – Как можно не помнить про ордынский ярлык?!
Вожников причин волнения жены совершенно не понимал. Когда он общался с реконструкторами, то слышал от них побасенку, будто русские князья, получив в руки ордынский ярлык на владение уделом, шли с ним в сортир и демонстративно подтирались рыхлой бумажкой. И именно поэтому ни единого ярлыка, дарованного Ордой русским князьям, не сохранилось. Тогда Вожников не очень поверил услышанному и даже попытался проверить все через Интернет. Однако на разных исторических сайтах анекдотец повторялся практически полностью, окультуренный лишь тем уточнением, что ярлыки благородно сжигали.
Более глубокие поиски вывели Егора на версию о том, что в шестнадцатом веке группой историков был составлен разветвленный заговор с целью сокрытия факта существования Ига, и во всех архивах России и Европы княжеские ярлыки и всякие упоминания о них были уничтожены, а для пущей путаницы оставлены ярлыки митрополитов и князей литовских.
Подобной бредятины его мозг не вынес, и больше Вожников этим вопросом не интересовался. Но отношение к «туалетным бумажкам» у него сохранилось снисходительное.
– Какая разница, откуда он взялся? – сказал Егор. – Я этого Темюр-хана чуть не собственными руками там, в Орде, шлепнул. Так что цена этой писульке – что прошлогоднему снегу. Выбросить и забыть.
– Егор!!! – в отчаянии схватилась за голову княгиня. – Да как же ты не понимаешь?! Этой писулькой законный правитель Орды, чингизид по крови и званию, признает тебя законным властителем земель верхневолжских! Он признает тебя князем! Теперь все, ты – князь! Пусть даже грамоту сию он бы тебе на дыбе подписал – все едино она тебя вровень с прочими родами княжескими ставит!
– Любой указ только тогда силу имеет, когда за ним мечи ратников блестят и копья конницы покачиваются, – наставительно произнес Вожников. – Все остальное – треп пустой.
– Ой ли, супруг мой любый? – крепко взяла его за руку Елена. – А скажи мне, Егорушка, у кого сила была в Орде Заволжской, когда ты туда летом приплыл? У Едигея старого али хана Булата юного?
– Знамо, у Едигея. Булат-то чистой марионеткой на троне сидел.
– Коли сила у Едигея, отчего не сам он правил, а Булата ханом признавал?
– Так ведь Булат чингизид, а Едигей просто эмир. По законам татарским только чингизиды право повелевать имеют.
– Повтори, милый, я не расслышала, – ласково попросила Елена.
– Едигей не принадлежал к роду чингизи… – Молодой человек запнулся, наконец-то поняв, что имела в виду его жена.
– Вот видишь, Егорушка… Выходит, не токмо сила важна в делах княжеских. Помимо меча, надобно и закон на стороне своей иметь. Иначе владений не удержать. У тебя отнять не смогут – у сына заберут. Сын выстоит – внука безродностью попрекнут. Коли закона и обычая за тобой нет, то рано или поздно, но княжество все едино рухнет. И по нашей вине потомки наши по миру нищими пойдут.
– Так, коли соседи сильнее окажутся, они все едино все отберут.
– Ты, любый мой, прямо как не от мира сего… – Елена перехватила его ладонь обеими руками, ласково погладила, смягчая слова. – Вот, допустим, князем ты стал самоназванным. Выкроил себе мечом державу, боярам уделы роздал, правишь. И вроде все тебе хорошо. Поскольку словом своим ты их землей наградил, то и держаться за тебя они станут крепко, ибо без тебя ее потеряют. После смерти твоей они потому же и сына нашего признают, ибо никто другой за ними вотчин признавать не станет. Однако же, Егор, коли кто из бояр сих в державу другую отъедет, его никто и на порог не пустит, на службу не призовет, за один стол с ним не сядет. Ибо, скажут, какой из тебя боярин? Вор твой хозяин, животина безродная. И все его награды – тоже воровские.
– А если боярин тот… – сжал кулак Вожников, но жена подняла палец:
– Подожди, это еще не все. Судьба переменчива, власть в княжестве когда-нибудь в иные руки перейти может. Мало ли, род прервется, али еще что? Новый правитель первым делом что скажет? Скажет он: на что мне бояре воровские? С такими слугами меня самого уважать никто не станет. И земли все эти крадены, на них прежние хозяева могут права свои предъявить. Зачем мне лишние ссоры и раздоры? Не проще ли родам древним и известным эти уделы раздать? У воровского рода прав нет, у них отчины отнимать не грешно. И бояре все то понимают, задумываются. Ведь жизнь коротка. Во первую голову не о себе, о детях думать надобно. На что им слава воровских удельщиков? Вот потому-то, любый мой, к тебе никто из бояр в войско и не идет. Токмо те, кого князи посылают. Не тебе они – своим господам служат.
– Ну, положим, ватага моя покрепче любой здешней армии будет! – обиделся за своих соратников Егор.
– Ватажники твои, милый, ничем к тебе не привязаны. Захотели – приказа послушались. Захотели – спать легли. Сегодня позвал – придут. Завтра – могут и полениться. Ватажник от боярина тем отличается, что серебришко свое получил – и все, вольный человек. Можешь больше и не увидеть. А боярин при тебе на земле сидит, никуда не денется. Приказа не исполнит – без вотчины останется. И потому, княже, бояре в поход завсегда выйдут. И когда хотят, и когда не очень. И когда добыча будет, и когда без нее животы класть приходится. А ватажников твоих поди кликни на смерть славную, от которой прибытка никакого не ожидается. Токмо на смех поднимут, и хорошо, коли в спину не плюнут, когда с пустыми руками уйдешь.
– Подожди! – вспомнил Егор. – Сама только что челобитную читала, что бей какой-то ко мне под руку просится!
– Вот потому и просится, – перехватив из Миланиных рук, вскинула свиток княгиня, – что ты больше не воровской атаман! Признанный чингизид, законный хан Орды князем тебя признал и уделом наградил. А коли чингизид тебя князем признает – то все, ты этот самый князь и есть. Имеешь право владеть, править, награждать, раздавать земли и вотчины. И теперь, если даже через сто лет или пять столетий, или даже пятьдесят веков кто-то посмеет оспорить полученную от тебя, Егор, или потомка твоего награду, то всегда, в любой из дней люди смогут войти в архив наш, открыть сундуки пыльные, достать грамоту эту и убедиться, что род чингизидов за тобой права и звание княжеское признает, и оттого никто в родовитости князей Заозерских сомневаться не смеет! Пуще зеницы ока ярлык этот беречь надобно. Ибо в нем все будущее наше и детей наших.
