Тэк-с, вот все и закусили. Теперь быстренько по второй за родителей, а потом — подарки. Ох и неплохо же Телепнев придумал. Ну, ему легче — целая ремонтная рота в подчинении, вот и сварганили ему из хорошей стали кинжал. Правда, украшенные ножны за день не сделаешь. Хм, значит, заранее для чего-то готовил и хранил. Запомним. Ну, остальные дарят всякую мелочь, какую обычно дарят мужикам, когда неожиданно узнают о дне рождения, типа бритвы золингеновской стали, книжек и одеколона. Под конец девушки целуют раскрасневшегося Сергея Олеговича в щеки. Ну, и моя очередь настает. Достаю из ниши, в которой уселась и смотрит сверху осуждающе на наше сборище Мурка, свою гитару. Эх, давненько я не брал ее в руки!
— В подарок имениннику исполняется песня про разведку!
А на войне, как на войне,
Но нам трудней, чем всем, вдвойне.
Едва взошел над сопками рассвет,
Мы не прощаемся ни с кем,
Чужие слезы нам зачем,
Уходим в ночь, уходим в дождь, уходим в снег.
Мы бригадная разведка,
И без дел скучаем редко,
Что ни день — то снова поиск, снова бой.
Ты, сестричка в медсанбате,
Не тревожься бога ради,
Мы до свадьбы доживем еще с тобой.
Тэк-с, вижу, всем понравилось. А припев опять вогнал тезку в краску. Так, так, на кого же мы смотрим? Ага, Дашенька тоже краснеет. Ну, конспираторы, тут вы и попались. А я-то еще удивлялся, что девушки на нашу вечеринку согласились прийти. Обычно сидят у себя в медсанбате, никуда носа не кажут.
— И мы припомним, как бывало
Всю ночь шагали без привала,
Рвали проволоку, брали языка.
Как ходили мы в атаку,
Как делили с другом флягу
И последнюю щепотку табака.
И все хором допеваем припев:
— Мы бригадная разведка,
И без дел скучаем редко,
Что ни день — то снова поиск, снова бой.
Ты, сестричка в медсанбате,
Не тревожься бога ради,
Мы до свадьбы доживем еще с тобой.
Весело сидим! Все уже, смотрю, расстегнулись, жарко все же в купе, да и народу набилось порядочно. Но место мне с гитарой держат, а напротив как раз доктор наш сидит. Нет, вот вечно в суете упускаешь, а тут можно сказать под боком такая женщина… Черт, похоже, вино здорово подействовало, да и время как быстро летит. Эх, пусть хотя бы тезке с Дашей повезет, не то что Семе с Еленой. Черт, сколько их, молодых и любящих, перемалывает эта проклятая война. Как бы мы могли хорошо жить, если бы не война…
Да, когда вам говорят, что военные хотят воевать и что война для них чуть ли не праздник — не верьте. Меньше всего хотят войны именно профессиональные военные, потому что мы-то точно знаем, что это такое. Какой-нибудь политик ради своих амбиций или толстый дядька в цилиндре и с моноклем, как сейчас рисуют богачей, ради прибылей, втягивают страну в войну. И простые молодые парни вроде моего тезки или Семы гибнут от пуль, повисают на колючей проволоке, их тела рвут на части взрывы и коверкают осколки снарядов и гранат. И для нас, кадровых офицеров, главное — сделать так, чтобы их погибло поменьше. Научить, продумать, защитить от головотяпства. Именно к этому мы готовимся всю свою мирную жизнь, для того мы и тратим время на бесконечные переезды и однотонные занятия, в душе моля высшие силы, чтобы нам никогда не пришлось применять свои навыки и знания на практике. Да, война — это грязная, кровавая, страшная работа, и никто из знающих, что это такое, никогда не хочет воевать. За редкими исключениями, которые, как говорят римляне, и подтверждают это правило.
Пьем заключительную. Эх, хорошо пошла! Правда, водка, ну ничего. Завтра все равно вставать рано не надо, ехать еще далеко. Н-да, а выпил я изрядно. Даже вон на Маришу засмотрелся так, что она отвернулась и покраснела. Черт, все, все, прощаемся, не стоит при подчиненных распускаться.
— Что Мурка, не нравится, когда народу в купе много? Скотинка ты территориальная. Ну, все, давай спать, не носись как дурная. Спать, спать.
14 июля 1942 г. Москва. Кремль
Тщательно скрывающий свое волнение, Андрей вылез из «эмки», предоставленной ему ГАБТУ. Из другой машины выбрался начальник управления Федоренко и, кивнув Мельниченко, скорым шагом пошел ко входу в здание.
По заведенному порядку и этикету, хорошо характеризующему отношение высшего руководства государства к армии, вновь назначаемый командир корпуса должен был встретиться с самим Верховным Главнокомандующим. Такая встреча предстояла и Андрею.
Встретивший их в подъезде старший лейтенант ГБ предложил сдать оружие. Ни у Федоренко, ни у Мельниченко пистолетов с собой не было, и они в сопровождении одного из охранников поднялись по лестнице. На лестничной площадке стоял еще один пост, и его начальник, капитан ГБ, попросив подождать, ушел в прихожую. Мельниченко и Федоренко остались стоять. Андрей заметил, что оставшиеся на посту профессионально, глядя, казалось бы, в сторону, «зафиксировали» их, и даже сопровождающего. Тут дверь открылась, выглянувший капитан предложил «товарищам командирам» войти. Они прошли в большую, полупустую комнату с диваном и стоящим слева от двери письменным столом, за которым сидел невысокий, полноватый человек с бледным, бесцветно-незапоминающимся лицом, аккуратным пробором и, контрастом к прическе, сияющей на макушке лысиной. Секретарь невозмутимо записывал что-то в лежащий перед ним журнал и, казалось, не замечал посетителей. Генерал Федоренко еще раз нервно оправил гимнастерку. Андрей, посмотрев на него, тоже постарался привести себя в порядок, хотя форма на нем и так сидела, с его точки зрения, практически идеально.
На столе Поскребышева, а это был именно он, зазвонил телефон. Александр Николаевич так же невозмутимо вышел из-за стола и, открыв массивную Дубовую дверь, ведущую в небольшой тамбур, скрылся, притворив ее за собой. Через полминуты дверь открылась. Вышедший из нее Поскребышев сказал голосом, похожим на его облик, указывая на оставленную им открытую дверь:
— Проходите. Вас ждут.
Мельниченко, пропустив первым Федоренко, и, привычно подавляя внезапно возникшее волнение, вошел через тамбур в знакомый по неоднократно виденным в прошлой жизни фильмам о войне кабинет. Перед стоящим в центре кабинета столом стоял, держа трубку в руке, Сталин. В своем знакомом всем людям поколения Мельниченко полувоенном костюме, кавказских сапогах с мягкими даже на вид голенищами, невысокого роста, усатый. Да, это был он — глава Советского государства в эпоху его расцвета, человек, о котором говорили, что он принял страну с сохой и оставил ее с атомной бомбой. Вокруг него чувствовалась такая аура власти, что Андрей от неожиданности резко остановился. Впрочем, это оказалось вполне своевременным. Федоренко остановился тоже. Приглашающе показав рукой начальнику ГАБТУ на стул, Сталин оглянулся на сидящих и, сделав несколько легких, бесшумных, каких-то кошачьих, шагов, подошел к Мельниченко вплотную.
