— Да. Понятно, — приподнялся гость.
— Раз понятно, действуйте. А я попробую ваши соображения… вернее, ИХ, довести до товарища Сталина. Работайте, Юрий Владимирович. Успеха…
— Есть!
Гость встал и, пожав руку наркому, четким строевым шагом вышел из кабинета. А хозяин уже читал следующий документ, не менее важный и требующий таких же быстрых и правильных решений.
7 июля. 1941 год. Кировская область. Лаготделение «Лесное»
«Нет, Москве точно делать нечего. Мало того что с началом войны увеличили выработку, ухудшилось снабжение и часть вольнонаемных забрали, еще и головоломки подкидывают. Ну кого из тех, кто здесь до революции жил, найдешь?
Кто в город уехал, кто погиб, кто в другой поселок переселился. Книги церковные в селе Кайском сгорели еще в двадцатом. А ты теперь ищи и трепещи, вдруг неправильно расценят, да и полетишь со своего спокойного места на фронт. Эх, судьба чекистская…»
Такие думы одолевали начальника оперативной части, на лагерном жаргоне «кума», сидящего в кабинете управления отделения лагеря «Лесное», расположенного в глуши вятских лесов, рядом с небольшим поселком того же названия. Сейчас его подчиненный, сержант Томилин, как раз и рыскал по этому поселку в надежде найти кого-нибудь, кто мог бы ответить на вопросы, полученные из Москвы. «Кум» еще раз с тоской взглянул на сейф, где среди секретных и не очень бумаг стояла полученная недавно в пайке засургученная бутылка «беленькой». Нет, надо удержаться, а то начальник лагеря уже не раз предупреждал. Хочется, черт…
В этот момент дверь открылась, и в кабинет ворвался довольный сержант Томилин с криком:
— Нашел!
Обрадованный начальник оперчасти спросил:
— Ну и кто?
— Дед Пихто.
Начальник оперчасти побагровел.
— Издеваешься? Шутки шутишь? — Он приподнялся за столом, хотелось взять за грудки наглого подчиненного.
— Да нет, серьезно. Пихто Амнеподист Перфирьевич, коми-зырянин. Лет ему, правда, уже семьдесят пять, но крепкий и на память не жалуется. Вот протокол. Он определил по фотографии, что изображенный похож на сына Ивановых. Жили здесь до тридцать пятого года, потом жена умерла, отец с младшей дочкой уехал в Сибирь. Сын сумел закончить церковно-приходскую школу, затем уехал вроде бы в Ленинград. Учиться дальше… А может, и в Москву, старик уже точно не помнит. То есть можем писать, что таковой действительно у нас родился!
— Это хорошо. Причем самое интересное вот.
И начальник оперативной части положил перед своим подчиненным пришедший полчаса назад номер «Красной звезды». На передней странице, среди других фотографий под заголовком «Герои среди нас», сержант увидел смутно похожую на имевшуюся в его планшетке фотографию.
Быстро оформили сопроводиловку, и Томилин отнес документы в канцелярию. Когда он вернулся, зэк из обслуги уже расставлял на столе посуду с обедом. Едва зэк вышел, начальник вытащил из сейфа бутылку и два стакана.
— Ну, за успех!
После второго стакана из сейфа появилась и вторая бутылка, уже с «шилом» (разведенным водой спиртом).
После третьего стакана, когда предметы, приобретшие первоначально резкость, стали понемногу расплываться, сержант вдруг с пьяной откровенностью признался:
— Ведь дед-то не сразу этого… Иванова признал. Сначала все сомневался, но когда я на него прикрикнул, все признал и даже подпись поставил. До этого все про неграмотность талдычил.
— Какая нам, собственно, разница? — с такой же пьяной решимостью ответил начальник, закуривая и не обращая внимания на недовольную гримасу некурящего сержанта. — Узнал, и отлично. Видишь, герой наш немцев бьет, генерала вон уничтожил. Так что пусть и дальше геройствует… Да, совсем забыл. Ты ведь на фронт просился? Так вот разнарядка пришла, добровольцев на фронт отбирают, служивших раньше в оперативных частях или пограничниками. Тебя как пограничника начлаг уже записал. Так что готовься. Впрочем, чего тебе, холостяку, готовиться, оделся и готов…
7 июля. 1941 год. Новый Мирополь. Сергей Иванов
Оборзели мы, точно оборзели, бл… Самоуверенность и недооценка противника — самая страшная болезнь офицера. И мы ее подхватили, ё…ть. Говорил же капитан Копылов: «Если вы решили, что противник дурак, то вы — труп». Мы же расслабились совсем, думали, очередной раз немцев шапками закидаем. Еще на сегодняшних командиров бочку катили, мнили себя умнее их. Как же, опыт афганский, уроки истории знаем… Никакие уроки истории не спасут тех хлопцев, что в танках сгорели. Ведь и по моей вине, черт побери! Ну на фига решили опять всю войну сами выиграть? Одним неполным полком на боевую группу полезли, в окружение на арапа решили взять. Ну, и закономерно получили огромные потери… Шесть сгоревших «двадцать шестых» и «бетушек», один KB и все самоходки! Ну, еще «Рыжий» без гусеницы остался, да с легкими повреждениями, но его Нечипорук и команда отремонтировали быстро. Нет, бить надо таких, как мы, по мордам, чтобы немного думали. Бл…, я ж всем экипажам твердил — от пехоты не отрываться! А они вперед без оглядки.
Точь-в-точь как русские танкисты в Грозном в девяносто четвертом. Вот и пожгли их так же. Но большая часть потерь все же на последний момент пришлась, когда немцы назад ломанулись. Слишком мы им в силах уступали. Если бы не комиссар, что пехоту сто девяносто девятой в атаку поднял, мы бы все тут и остались.
Даже Андрюхе вместе со всем КП в бой вступить пришлось, когда одна из стрелковых рот немецкой контратаки не выдержала и побежала. Но если б не Ленг, те три человека, что на командном пункте оставались, роту не развернули бы. Повезло, что рота почти вся из среднеазиатов была. Недавно, черт побери, призванных и почти не обученными в бой брошенных! Ну и побежали они от немецких панцергренадиров… хотя их пока еще не так называют. Впрочем, неважно… Тут навстречу им Андрюха с двумя связистами выскочил, автоматом потрясая, и вдруг его Ленг обогнал… жаль, не видел лично, говорят, картина еще та была. Немцы считали, что все кончилось, а рота почти вся вдруг развернулась и назад в штыки. Да так дружно и грозно, что немцы сразу драпанули, даже не отстреливаясь. Вечером мне повар наш, тот самый Худойбердыев, рассказал почему. Оказывается, на Востоке легенда есть о бесстрашном и непобедимом племени воителей, которым в бою алабаи помогали. И что характерно — абсолютно черного окраса. Поэтому-то он тогда, при выходе из окружения, «черного шайтана» и вспоминал. А теперь представьте себе реакцию бегущего испуганного туркмена, когда ему навстречу в атаку всего лишь три человека несутся и черный алабай? Вот, вот… тут-то самые трусливые решили, что им помощь пришла и немцам писец… Что закономерно и произошло. Так что Ленг сейчас законно очередную порцию получил от Худойбердыева. Ох, перекормит он собаку, пока Андрюха не видит. На мои же замечания Рустам только смеется, говорит, что собака сама знает, сколько съесть.
Но ребят погибших жалко до слез… одно утешает — не как в Афгане, не зазря легли… а мне их лица теперь до самой смерти не забыть… виноват я перед вами, вы уж простите, коли сможете…
