Вартанян знал, что жеребцово-кобылья дребедень рассчитана минут на сорок. Ему уже давно приелись зрелища такого рода, и в Лёвино заведение он попал сегодня не по своей воле. Но пришлось изображать заинтересованность, не дай Бог — Лейтес заподозрит неладное, придется попрощаться со свободой, и на этот раз надолго. Он повернулся к своим телохранителям:
— Еще по стаканчику, ребятки? Того же?
— Если можно,— вежливо согласились ребятки, лениво слезли с высоких сидений и произвели дислокацию: один неторопливо направился со своим питьем к двери, другой встал с противоположной от В ар та ня на стороны стойки бара.
Гарик Вартанян почувствовал, как его огромный живот непроизвольно подтянулся к диафрагме.
Шоу закончилось. Разгоряченные увиденным зрелищем дельцы вытирали обильный пот с покрасневших лысин и вожделенно ждали продолжения программы. Помещение в мгновенье ока превратилось в огромную спальню, стены опустились, преобразовавшись в королевские кровати. Мужичишко с птичьим лицом откинулся в кресле, и его короткие ноги повисли в воздухе. И тогда Гарик узнал его, это ведь следователь из городской прокуратуры! Шесть лет назад он начинал вести дело на Вартаняна в районной прокуратуре за подделку диплома, но пошел на повышение, и дело передали другому следователю. Ну и зверствовал этот недоросток! Как же его фамилия? Емелин... Омелин... А-а, вот — Амелин! Вот смеху-то будет, если сделка с ним, Вартаняном, сработана ради этого вонючки!
Погасли люстры, и при красноватом свете настенных ламп в зал вбежала стайка девиц в пионерской форме — белые блузки, синие мини-юбки, красные галстуки завязаны под воротом бантом. Присутствующие захлопали в ладоши, несвойственность публичному дому нарядов привела их в еще большее возбуждение. Одна из «пионерок» — лет четырнадцати, не больше, решил Гарик,— направилась прямо к Амелину и стала бесцеремонно расстегивать его пиджак. К Гарику подлетела здоровая деваха:
— Мальчик, хочешь секс?
— Сколько? — по привычке отозвался он.
— Сто,— не задумываясь ответила та.
— Сто — чего? — неподдельно поинтересовался Гарик.
— Всего,— невинно сказала она, но тут же добавила: — Только не руплей.
Эстонка потащила его к кровати, на которой уже барахтался хихикающий голый Амелин, а «пионерочка» играла пальчиками у него между ног, приговаривая:
— Развяши мне калстучек, пошалуйста...
Гарик беспомощно огляделся: на остальных кроватях происходило приблизительно то же самое, но один из его мордоворотов, под прикрытием фужера с напитком, что-то кому-то передавал по воки-токи, визг девиц служил надежным прикрытием. Амелин опрокинул свою «пионерку» на спину и стал рвать на ней блузку.
И в ту же секунду сильный удар сорвал с петель дверь, в зал вломилась группа в милицейской форме, «пионерки» завизжали еще громче, и невозможно было понять — то ли Амелин вырывается, из рук своей партнерши, то ли насилует ее, и Вартанян, пытавшийся ретироваться, заметил, что один из оперативников снимает кинокамерой именно эту пару.
— Мотай отсюда быстрее,— услышал Гарик голос своего «телохранителя» и последовал этому совету немедленно. Он проворно, насколько позволяло грузное тело, забрался в «порше», и последнее, что увидел перед тем, как включить зажигание, была крепко сбитая фигура женщины лет пятидесяти в форме полковника милиции.
— Амелина — в прокуратуру республики, в следственную часть! — отдала она приказ капитану и направилась к милицейскому «мерседесу».
* * *
Изо всех сил прижимая к себе влажное одеяло, Ирина с трудом выбралась из барака. Кеша не просыпался, он обхватил во сне ее шею руками и как будто перестал всхлипывать» После колодезной темноты помещения проход к железной дороге казался чуть светлее, она осторожно обошла яму, где все еще лежали велосипеды занимающихся любовью за забором, и с замиранием сердца услышала сонное бормотанье:
— Мамочка, почему ты так долго не шла?
— Я никак не могла раньше, мой маленький,— прошептала она. Сейчас он догадается, что это не мама, заплачет, закричит...
— Какие у тебя большие сиси, они что ли выросли? — спросил Кешка полусонным голосом и снова спал, положив голову на Иринино плечо.
Ей было тяжело нести мальчика, она постоянно спотыкалась, попадая на кочки, подворачивая каблуки на впадинах, она боялась его разбудить, боялась уронить. И она знала, что еще несколько шагов — и силы ее иссякнут, она больше не сможет нести свою ношу. Она должна хотя бы немного передохнуть. Ирина опустила Кешу на землю и стремглав бросилась обратно — велосипед! Она сейчас украдет велосипед Только бы эти двое продолжали свои ласки подольше, только бы не услышали!
Она вытащила мужской велосипед, довела до места, где оставила Кешку, сняла с себя жакет, переложила на него спящего мальчика, сложила в несколько раз одеяло и укрепила на багажнике. Только бы Кешка не увидел ее лица, не испугался, надо вывести велосипед на железнодорожное полотно, а там уже разбудить его, успокоить. Она сейчас не думала, как найдет дорогу, по которой надо двигаться в Москву, главным сейчас было — уйти от этого проклятого места как можно дальше, где-то спрятаться, переждать, нет-нет, нельзя ждать, может появиться посыльный от Зимариной, она обещала прислать «верного друга», вместе с Траниным они живо обнаружат ее, надо двигаться только вперед!
Ирина втащила велосипед на крутую насыпь, с трудом преодолевая подъем, галька, обсыпаясь под ступнями, тянула ее назад, вниз. Где-то у депо просвистел ночной поезд. Она оставила велосипед, прислонив его к каменной кладке между путями, спустилась, за Кешкой. Он крепко спал, свернувшись от холода калачиком на ее белом жакете. Ирина подняла его, прибаюкивая, снова пошла к насыпи и снова карабкалась по обсыпавшейся гальке.
— Кешенька, маленький мой, проснись, пожалуйста...— шептала она ему в самое ухо. Но он, успокоенный, вероятно, тем, что пришла «мама», заснул еще крепче. Ирине ничего не оставалось делать, как посадить мальчика на раму впереди себя и, держа его одной рукой, оседлать велосипед. Медленно набирая скорость, Ирина ехала между двумя путями железной дороги, стараясь не попадать колесами на шпалы.
Мама, мне больно попку! — неожиданно вскрикнул Кешка и стал вырываться из ее руки, сползать с рамы. Она еле успела подхватить его, резко затормозила.
— Я хочу писить! — захныкал мальчик, уже стоя на земле.— Мне холодно!
Он сам стянул с себя трусики, выполнил свое несложное дело и только тогда открыл глаза. Он не испугался, только нахмурился и спросил неожиданным басом:
— А где моя мама? Я кушать хочу.
— Мы сейчас поедем к маме, на велосипеде, я тебя посажу вот сюда, на багажник, давай оденем мою жакетку, чтобы ты не замерз, и ты будешь крепко держаться, мы быстро приедем к маме, и ты там покушаешь.
— А как тебя зовут?
— Ира. Садись, Кешенька, скорее, тебе не будет больно попку, здесь мягко.
